Серебряный век

Серебряный век занимает совершенно особое место в российской

культуре. Это противоречивое время духовных поисков и блужданий, породило

целую плеяду выдающихся творческих личностей. Оно значительно обогатило все

виды искусств и философию. На пороге нового века начали меняться глубинные

основы жизни. Представления о любви и смерти, о реальности и душе,

незыблемые на протяжении столетий, перестали действовать автоматически.

Традиционные регуляторы существования - религия, мораль, право - не

справлялись со своими функциями. Начинался век модерна.

В начале ХХ века происходит разложение гуманистической культуры XVII -

XIX веков, отрицание ее ценностей, получившее название декаданса.

Особенную популярность приобретает учение Ницше. «Именно Ницше раньше и

острее других сформулировал новую для человечества и отныне главную для

него проблему - проблему обоснования обыденной жизни. Ницше же наметил и

главное направление в поисках ответа: человеком движет то в нем, чего он не

может осознать, и это больше и сильнее его. Индивидуальное и коллективное

бессознательное занимает в новом мире место старого Бога.»[1] Крушение

старой картины мира происходило одновременно во всех областях: модерн в

искусстве, нигилизм ницшианской философии, теория относительности

Эйнштейна.

В этот период люди ищут новые основания для своей духовной и

религиозной жизни. Очень распространенными оказываются всевозможные

мистические учения. А если предыдущие десятилетия российской истории не

вызывали сочувствия у людей Серебряного века, то события столетней

давности, напротив были предметом моды. Новый мистицизм охотно искал свои

корни в старом, в мистицизме александровской эпохи. Возникла своеобразная

мифология, в которой люди начала ХХ века продолжали дело, которое не

удалось закончить столетие назад. Как и на сто лет раньше стали популярны

учения масонства, скопчества, русского раскола, западных гернгутеров,

квакеров и иных мистиков. В своих мемуарах Максимилиан Волошин описывает

свои «этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство,

оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний

романтического и мистического характера»[2]. Среди русских литераторов

Серебряного века особенно тяготели ко всему потустороннему символисты. В

статье «Наследие символизма и акмеизм» Николай Гумилев пишет, что «русский

символизм направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он

братался то с мистикой, то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом.

Некоторые его искания в этом направлении почти приближались к созданию

мифа.»[3]

Многие творческие люди того времени принимали участие в мистических

обрядах, хотя и не все они до конца верили в их содержание. Магическими

экспериментами увлекались Брюсов, Андрей Белый, Мережковский, Гипиус,

Вячеслав Иванов, Михаил Кузьмин, Бердяев и многие другие. В 1908 году Блок

и Ремизов ездили на «заседание» хлыстов, после чего Блок в письме матери

сообщал: «пошли к сектантам, где провели несколько хороших часов. Это - не

в последний раз. Писать об этом - как-то не напишешь».[4]

Особое место среди распространившихся в начале ХХ века мистических

обрядов занимала теургия. Теургия мыслилась «как единомоментный

мистический акт, который должен быть подготовлен духовными усилиями

одиночек , но, свершившись, необратимо меняет человеческую природу как

таковую».[5] Предметом мечты было реальное преображение каждого человека и

всего общества в целом. Символисты мало задумывались механизмах и массовых

последствиях такого массового преображения. Однако в узком смысле задачи

теургии понимали почти так же как и задачи терапии. Идея преображения

человека, присутствовавшая и в работах Ницше, оказала значительное влияние

не только на символистов. Идею о необходимости создания «нового человека»

мы на находим и таких революционных деятелей как Луначарский и Бухарин.

Пародия на теургию представлена в произведениях Булгакова: «преображение»

Ивана Бездомного в «Мастере и Маргарите», «Собачье сердце».

Серебряный век - время противопоставлений. Основное противопоставление

этого периода - оппозиция природы и культуры. Эта идея постоянно

повторялась, хотя и под разными названиями, как плоть и дух, Дионис и

Аполлон, хаос и космос, бессознательное и сознание, наследственность и

среда. «Выстроив оппозицию природы и культуры мысль пыталась преодолеть ее

множеством способов».[6] Модерн сдвигает границу между природой и

культурой. Естественные проявления человека кажутся мнимыми и вторичными.

Они скрывают за собой более глубокую реальность, которая и имеет подлинное

значение. Главной задачей представляется постижение этой реальности,

которая скрывается за пределами обыденной жизни и неведома обычному

человеку. Эта реальность - феномен культуры, а не природы.

Владимир Соловьев, философ, оказавший огромное влияние на формирование

идей Серебряного века, считал, что победа культуры на природой приведет к

бессмертию, так как «смерть есть явная победа бессмыслия на смыслом, хаоса

над космосом». Мысль о победе над смертью занимала многих в начале

столетия. К победе над смертью должна была в конце концов привести и

теургия. По мнению Розанова смерть побеждается деторождением. А Федоров

призывал ко всеобщей борьбе со смертью и единому акту оживления всех

умерших с помощью новейшей науки, которая должная была «превратить энергия

эротическую в энергию воскрешающую».

Таким образом, тесно связывались проблемы смерти и любви. «Любовь и

смерть становятся основными и едва ли не единственными формами

существования человека, главными средствами его понимания; а став таковыми,

они сливаются между собой в некоем сверхприродном единстве».[7] Такое

понимание любви и смерти сближают культуру русскую Серебряного века и

психоанализ. Фрейд также признает основными внутренними силами

воздействующими на человека либидо (сексуальность) и танатос (стремление к

смерти).

По мнению Вл. Соловьева человек смертен из-за разделения полов. Таким

образом задачей любви становится единство мужского и женского, которое в

реальности не достижимо, а половой акт является лишь суррогатом любви, так

как не позволяет достичь человеку своей высшей сущности, андрогинной

целостности. Любовь рассматривается не как средство для продолжения рода, а

как цель сама по себе. «Дионис и Гадес одно и то же». «Дионис, молодой и

цветущий бог материальной жизни в полном напряжении ее кипящих сил, бог

возбужденной и плодотворной природы, - то же самое, что Гадес, бледный

владыка сумрачного и безмолвного царства отшедших теней. Бог жизни и бог

смерти - один и тот же бог».[8]

В статье «Смысл творчества» Бердяев рассматривает проблему пола и

творчества. По его мнению, половой акт - поиск утраченного андрогинизма,

лишь призрачное соединение. Он пишет, что «половое влечение есть творческая

энергия в человеке... Существует глубокий антагонизм между творчеством

вечного и рождением временного».[9] Бердяев считает, что должен наступить

новый природный порядок. В котором творчество победит. «пол рождающий

преобразится в пол творящий.»[10]

* * *

Как же воплощались идеи Серебряного века в жизни людей творческих?

Судьбы многих из них так же причудливы и необычны как и само это время. Им

свойственно стремление вырваться за пределы обыденной жизни, поиск иной

реальности. Их жизнь насыщена и переполнена переживаниями. Личность часто

не отделяется от творчества. Жизнь претворяется в искусство, а искусство в

жизнь. Ярким пример этому может служить судьба Николая Гумилева. Он не

просто мечтал о далеких странах, но и объездил многие трудно доступные

уголки Африки и Азии, не только прославлял в своих стихах подвиги, но и

стал героем Первой мировой воины.

Об образе жизни литературной среды начала века рассказывает Андрей

Белый, описывая «башню» - дом Вячеслава Иванова: «И так день за днем;

попадая на «башню» - дня на три, живал до пяти недель; яркая, но

сумасшедшая жизнь колебала устои времен; а хозяин, придравшись к любому

предлогу, вколачивал принцип Эйнштейна: ни утра, ни ночи, ни дня; день -

единый; глядишь, - прошел месяц уже.»[11]

В своих воспоминаниях Владислав Ходасевич рассказывает о писательнице

Нине Петровской. Как писатель она не создала ничего выдающегося, но ее

личность повлияла на многие обстоятельства и события. Она прекрасно

соответствовала «духу времени». «Из жизни своей она воистину сделала

бесконечный трепет, из творчества - ничего. Искуснее и решительнее других

создала она «поэму из своей жизни».[12] Она стала героиней романа Брюсова

«Огненный ангел». Ее жизнь, как и жизнь многих людей ее круга протекала в

неистовом напряжении, постоянной лихорадке. «Все пути были открыты с одной

лишь обязанностью - идти как можно быстрее и как можно дальше. Это был

единственный, основной догмат... Разрешалось быть одержимым чем угодно:

требовалась лишь полнота одержимости».[13] Кратчайший доступ к кладезю

эмоцию открывала любовь, «все и всегда были влюблены: если не на самом

деле, то хоть уверяли себя, что влюблены; малейшую искорку чего-то похожего

на любовь раздували изо всех сил.»[14] Люди гнались за эмоциями, все

переживания считались благом, независимо от их последовательности и

целесообразности. Однако следствием такого накопления переживаний часто

оказывалась глубочайшая опустошенность. Поэтому судьбы многих людей

Серебряного века трагичны. И все же это непростое время духовных блужданий

породило прекрасную и самобытную культуру.

БИБЛИОГРАФИЯ

А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», С-Пб.,

Медуза, 1993

А. Эткинд «Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного

века», М., ИЦ-Гарант, 1996

М. Волошин «Путник по вселенным», М., Советская Россия, 1990

Н. Гумилев, «Сочинения в трех томах», т.3, М., Художественная литература,

1991

А. Блок, «Новые материалы и исследования», Литературное наследство, М.,

Наука, 1982, кн.3

Вл. Соловьев, «Сочинения в 2 т.», т. 2, Философское наследие, М., Мысль,

1988

Н. Бердяев «Философия свободы. Смысл творчества», Из отечественной

философской мысли, М., Правда, 1989

А. Белый «Начало века», М., Союзтеатр, 1990

В. Ходасевич «Некрополь» и другие воспоминания», М., Мир искусства, 1992

-----------------------

[1] А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», С-Пб.,

Медуза, 1993, с. 48.

[2] М. Волошин «Путник по вселенным», М., Советская Россия, 1990, с. 160.

[3] Н. Гумилев, «Сочинения в трех томах», т.3, М., Художественная

литература, 1991, с. 18.

[4] А. Блок, «Новые материалы и исследования», Литературное наследство, М.,

Наука, 1982, кн.3, с. 340.

[5] А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», с. 56.

[6] А. Эткинд «Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного

века», М., ИЦ-Гарант, 1996, с. 214.

[7] Там же, с. 228.

[8] Вл. Соловьев, «Сочинения в 2 т.», т. 2, Философское наследие, М.,

Мысль, 1988, с. 521.

[9] Н. Бердяев «Философия свободы. Смысл творчества», Из отечественной

философской мысли, М., Правда, 1989, с. 416.

[10] Там же, с. 417.

[11] А. Белый «Начало века», М., Союзтеатр, 1990, с. 345

[12] В. Ходасевич «Некрополь» и другие воспоминания», М., Мир искусства,

1992, с. 23.

[13] Там же, с. 26.

[14] Там же, с. 27.