Щелкалов Андрей Яковлевич (? – около 1598)

Впервые имя его появляется в 1550 году, когда он был записан в "тысячную книгу" и состоял "в разрядах в числе поддатней у рынд"; в 1560 году он был приставом при литовских послах, а через три года и дьяком; в 1566 году участвовал в Земском соборе. Впоследствии стоял во главе Разрядной избы и Посольского приказа. В 1581 году он вел все переговоры с иезуитом Антоном Поссевином, а в 1583 году – с английским послом Еремеем Боусом, который в письме от 12 августа 1584 года пишет: "Объявляю, что, когда я выехал из Москвы, Никита Романов и Андрей Щелкалов считали себя царями и потому так и назывались многими людьми". Иностранцы, особенно англичане, не любили Щелкалова, равно как и его брата Василия Яковлевича, и давали о них весьма нелестные отзывы, главным образом из-за того, что Щелкаловы стремились к уничтожению торговых привилегий иностранных купцов. Борис Годунов высоко ценил Щелкалова за его ум, ловкость дипломатическую, но позже подвергнул его опале за "самовольство". Андрей Яковлевич и егобрат Василий "искажали росписи родословных людей и влияли на местнический распорядок, составляя списки административных назначений". Вообще они достигли такого влияния, какого не имели дьяки никогда. Умер Щелкалов, приняв иночество, с именем Феодосия.

Щелкалов Василий Яковлевич (? – 1611)

В 1566 году участвовал на Земском соборе; в следующем году ездил с послами Иоанна IV к Сигизмунду для заключения мирного договора; потом управлял Посольским приказом, Стрелецким приказом и Разрядной избой; наконец, был печатником, одновременно управляя и Посольским приказом. В 1601 году он подвергся опале "за самовольство" и избавился от нее только при появлении в Москве Лжедмитрия I, который пожаловал его в окольничие. Василий Яковлевич уступал брату в "дипломатической ловкости" и уме.

Щеня Даниил (? – после 1515)

Князь, известный воевода великого князя Московского Ивана Васильевича III. В 1489 году Щеня с 64-тысячным войском ходил на вятчан, грабивших северные земли. Хлынов, после трехдневного размышления, сдался; вятчан развели по московским городам, а лучших людей взяли в Москву. Большое участие принимал Щеня в литовской войне и в предшествовавших ей порубежных спорах и стычках из-за перехода пограничных князей в Москву. В 1493 году Щеня вместе с князем Василием Ивановичем Патрикеевым взял Вязьму и князей вяземских привел в Москву. В 1499 году Щеня, под начальством главного воеводы князя Даниила Холмского, разбил у реки Ведроши литовского гетмана князя Константина Острожского и взял его в плен. В 1501 году, близ Изборска,Щеня был разбит союзником литовского князя Александра, магистром Ливонского ордена Плеттенбергом. После падения Ивана Юрьевича Патрикеева и зятя его Ряполовского Щеня занял место второго воеводы московского. В 1508 году Щеня вместе с Шемячичем неудачно осаждал Оршу. В 1514 году Смоленск был взят войском под начальством Щени, сделавшегося, после опалы Д. Холмского (в 1508 году), первым воеводой.

Щепкин Михаил Семенович (1788-1863)

Знаменитый артист, сын дворового человека графа Волкенштейна, управлявшего всеми имениями своего помещика. Ему было семь лет, когда на домашнем театре своего барина он увидел впервые оперу "Новое семейство" и так поразился зрелищем, что с этого времени стал бредить сценой. Отданный в народное училище в городе Судже, он как-то сыграл роль слуги Розмарина в комедии Сумарокова "Вздорщица", и это окончательно поразило воображение впечатлительного и способного ребенка. Продолжая затем учение в Белгороде и живя у местного священника, обучавшего его Закону Божию и латинскому языку, он 13 лет от роду поступил в третий класс губернского училища в Курске и скоро переведен был в четвертый (последний) класс. Превосходно занимаясь, он много читал, руководимый И. Ф. Богдановичем, автором "Душеньки", который бывал в доме графа Волкенштейна. Страсть к театру поддерживалась в Щепкине братьями Барсовыми, антрепренерами Курского частного театра, где он приобрел некоторые познания в сценическом искусстве и был допущен в 1803 году к исполнению роли в пьесе Княжнина "Несчастье от кареты". Определенный по воле помещика помощником землемера, межевавшего земли графа Волкенштейна, Щепкин в 16 лет блестяще выдержал выпускной экзамен и, по приказанию помещика, произнес приветственную речь попечителю Харьковского университета, приезжавшему открывать гимназию, преобразованную из курского губернского училища. За превосходное исполнение поручения помещик "позволил Щепкину заниматься чем хочет". Щепкин тотчас поступил к Барсовым и в 1805 году сыграл роль почтаря Андрея в драме "Зоя", не без успеха.

Лет около двадцати вел он кочевую жизнь, пока наконец не был принят в 1823 году на казенную сцену, в московскую труппу, на амплуа первых комиков. Перед этим он играл с громадным успехом в Полтаве, где при содействии князя Репнина и при его денежной помощи выкупился из крепостной зависимости. Он уже поражал своею игрою, обретя тот правдивый тон, который стал основою игры великого артиста. Ф. Ф. Кокошкин, директор Московского театра, ввел Щепкина в круг писателей и профессоров университета, которые, по собственным словам артиста, "научили его мыслить и глубоко понимать русское искусство".

В 1825 году Щепкин дебютировал в Санкт-Петербурге, где также изумлял своею игрою и сделался общим любимцем, перезнакомившись со всеми литературными корифеями. Пушкин относился к нему с глубоким уважением и убедил его вести "Записки". Самым блестящим периодом сценической деятельности Щепкина был промежуток с 1825 по 1855 год, когда, по выражению Погодина, он являлся "достойным помощником, дополнителем и истолкователем великих мастеров сцены, от Шекспира и Мольера до наших отечественных писателей – Фонвизина, Капниста, Грибоедова, Гоголя, Шаховского, Загоскина и Островского".

У Щепкина был высокий, неподражаемый комический талант, в соединении с юмором и поразительной веселостью, ему одному свойственными. Игра его, чуждая малейшей фальши, заключавшая в себя бездну чувства, искренности и правды, магически действовала на зрителей. Эту игру Белинский признавал творческою, гениальною: "Щепкин – художник; для него изучить роль не значит один раз приготовиться для нее, а потом повторять себя в ней: для него каждое новое представление есть новое изучение". Щепкин был крайне самобытен и своеобразен в передаче самых трудных характеров, придавая им колорит блестящий, яркий, поражая естественностью и непринужденностью игры. Его гениальному исполнению равно были доступны и иноземные характеры и типы, и чисто русские, со всеми оттенками национальности, со всеми чертами страны или века, в которых эти характеры и типы существуют. Многие мольеровские типы Щепкин передавал так, что сами французы нередко могли бы позавидовать; никто не играл стариков Мольера лучше Щепкина. С неподражаемым талантом воссоздавал он малоросские типы и часто знакомил публику с Украиной и ее нравами нагляднее, чем история и поэзия. Евреи, начиная от шекспировского Шейлока и кончая корчмарями из Белоруссии, ни на одной сцене не передавались с такой верностью, как в исполнении Щепкина. Видевшие знаменитого Тальму на парижской сцене, а Щепкина в Москве, исполнявшими одну и ту же роль в пьесе К. Делавиня "Урок старикам", не знали, кому из этих артистов отдать преимущество. Исполнение ролей Фамусова и гоголевского Сквозника-Дмухановского было истинным торжеством таланта Щепкина. Последней роли, по свидетельству многих очевидцев, великий артист придавал, так сказать, родовые черты провинциала; смотря на него в этой роли, можно было подумать, что не артист исполнял роль, написанную Гоголем, а творец "Ревизора" написал своего Городничего с исполнителя.

Несмотря на свой могучий талант, Щепкин работал над развитием его с необычайной энергией, не доверяя своему вдохновению, и нередко пересоздавал роль, отыскивая в типе и характере черты, не замеченные им ранее. Служба несколько тяготила его, в особенности когда он уподоблялся поденщику и должен был нести на своих плечах крайне плохой репертуар. Его возмущало и отношение публики к такому репертуару. "Мне бы легче было, – писал Щепкин сыну, – если б меня иногда ошикали, даже это порадовало бы меня за будущий русский театр; я видел бы, что публика умнеет, что ей одной фамилии недостаточно, а нужно дело". Так честно смотрел он на искусство, которое не любил, а обожал.

"Жить для Щепкина, – говорит С. Т. Аксаков, – значило играть на театре; играть – значило жить". Театр был для него утешением в горе и даже целебным средством. Многие были свидетелями, как артист выходил на сцену совершенно больной и покидал ее здоровым. Как удивительный, почти идеальный образец, Щепкин имел самое благотворное влияние на московскую труппу; благодаря ему она достигла совершенства в свои блестящие дни. Помимо своей игры Щепкин услаждал москвичей мастерским чтением гоголевских произведений на литературных вечерах, которые устраивал с 1843 года. Человек с гибким умом, пылким воображением, необыкновенно добрый, приветливый, отличный собеседник, коротко знавший Россию, по его собственному выражению, от дворца до лакейской, он интересовал весь цвет интеллигенции того времени; его дружбой дорожили Пушкин, Гоголь, Белинский, Грановский. В 1855 году было с большим торжеством отпраздновано 50-летие его служения сцене. В 1863 году по совету врачей он уехал на Южный берег Крыма и скончался 11 августа в Ялте.

Щербак Александр Викторович (1848-1884)

Врач-писатель; по окончании курса в Медико-хирургической академии принимал участие в отряде Красного Креста в сербско-турецкой войне. Щербак корреспондировал из Черногории в "Голос". В одной из стычек он был контужен. Черногорские впечатления изложены им в книжке "Черногория и ее война с турками в 1877 – 1878 годах".

Принимал участие в русско-турецкой войне во главе врачебно-санитарного пункта и в Ахалтекинской экспедиции. Экспедиция описана им в корреспонденциях, напечатанных в 1880 – 1881 годах в газете "Порядок", и издана отдельно под заглавием "Ахалтекинская экспедиция генерала Скобелева в 1880 – 1881 годах". После войны был старшим врачом в санкт-петербургской Александровской больнице для чернорабочих, затем судовым врачом Добровольного флота и сопровождал неоднократно партии ссыльных на Сахалин и в другие местности Сибири.

Щербатов Михаил Михайлович (1733-1790)

Князь; историк. С 1750 года служил в лейбгвардии Семеновском полку, но сейчас же после манифеста 18 февраля 1762 года вышел в отставку. Рано поняв недочеты своего домашнего образования, он старался восполнить их самостоятельным чтением. На гражданской службе, куда он скоро поступил, Щербатов имел полную возможность хорошо ознакомиться с тогдашним положением России. В 1767 году он в качестве депутата от ярославского дворянства участвовал в комиссии для составления нового уложения, где, в духе данного ему избирателями наказа, очень рьяно отстаивал интересы дворянства и всеми силами боролся с либерально настроенным меньшинством. Несколько раньше Щербатов стал заниматься русской историей, под влиянием Миллера, о чем он сам говорит в предисловии к 1-му тому "Истории российской". В 1767 году Щербатов был представлен Екатерине II, и она открыла ему доступ в патриаршую и типографическую библиотеки, где были собраны списки летописей, присланные по указу Петра I из разных монастырей. На основании 12 списков, взятых оттуда, и семи собственных Щербатов, не имея никакой предварительной подготовки, взялся за составление истории. Несмотря на то что в 1768 году он был назначен в комиссию о коммерции и что ему было поручено императрицей разобрать бумаги Петра I, его работа шла очень быстро: к 1769 году он дописал два первых тома, до 1237 года (год татарского нашествия).

Тогда же начинается усиленная издательская деятельность Щербатова. Он печатает: в 1769 году, по списку патриаршей библиотеки, "Царственную книгу"; в 1770 году, по повелению Екатерины II – "Историю свейской войны", собственноручно исправленную Петром Великим; в 1771 году – "Летопись о многих мятежах", в 1772 году – "Царственный летописец". Собственная его история несколько замедлилась вследствие необходимости к летописным источникам присоединить и архивные, до него никем, кроме Миллера, не тронутые. В 1770 году он получил разрешение пользоваться документами московского архива Иностранной коллегии, где хранились духовные и договорные грамоты князей с половины XIII в. и памятники дипломатических сношений с последней четверти XV в. Энергично принявшись за разработку этих данных, Щербатов в 1772 году окончил 3-й, а в 1774 году – и 4-й том своей работы. Не ограничиваясь одними историческими трудами, он в 1776 – 1777 году составляет замечательную работу – "Статистика в рассуждении России".

В 1778 году он стал президентом камер-коллегии и был назначен присутствовать в экспедиции винокуренных заводов; в 1779 году назначен сенатором. До самой своей смерти Щербатов продолжал интересоваться политическими, философскими и экономическими вопросами, изложил свои взгляды в ряде статей. История его тоже подвигалась очень быстро. Последние тома, XIV и XV (до свержения Василия Шуйского), были изданы год спустя после его смерти.