Историки Древней Греции и Древнего Рима

С незапамятных времен человеку хотелось получить ответ на вопросы: «Что было на Земле до меня? Какие дела, славные и дурные, совершили люди былых времен? Чем может похвалиться мой народ и другие народы?»

В Древней Греции первыми дали ответ на эти вопросы слагатели эпических песен — аэды. Героический эпос, сберегавший память о стародавних войнах, называвший имена самых выдающихся участников этих войн, повествовавший об их подвигах, победах и гибели, был самой ранней формой греческой историографии.

Наивно веря отечественным преданиям, греки нисколько не отличались от других древних народов. И только потом они начали делать то, что не делал ни один из древних народов Ближнего Востока: они начали подвергать отечественные предания систематической критике. С этого и начинается, собственно, история.

Многоопытный политик и путешественник Гекатей (конец VI в.— начало V в. до н. э.), уроженец торгового ионийского города Милета, собравшись пересказывать дела минувших дней уже не эпическими стихами, а деловой прозой, предпосылает своему труду такое заявление: «Гекатей из Милета говорит так: я пишу это, как мне покажется правильным, потому что рассказы эллинов многочисленны, и притом, сдается мне, смешны...» Для тех времен это было решительно сказано. Мы слышим голос человека, который хочет все проверить и говорит от себя и по-своему, не ссылаясь на авторитет ходячего мнения или на вдохновение от божества. Это был очень важный шаг. Гекатей продолжал пересказывать все те же мифы, но подвергая их суду здравого смысла.

Одновременно с Гекатеем и немного позже жили и другие греческие прозаики, которые, так же как и он, записывали и перетолковывали местные предания отдельных городов и народов; их называют логографами (от греческого «логос» — мысль, разум и «графе» — пишу). Это еще не историки в настоящем смысле слова, скорее летописцы.

Следующий шаг сделал Геродот, которого римский оратор Цицерон, мастер крылатых слов, прозвал отцом истории. Геродот родился около 484 г. до н. э. в малоазиатском городе Галикарнасе, принимал активное участие в политической жизни своей родины. Он много путешествовал, побывал в греческих колониях Северного Причерноморья, в Египте, Финикии, Вавилоне и во многих городах Греции. Его второй родиной стали Афины, а умер он в одном из греческих городов южной Италии. Когда Геродот был ребенком, происходили греко-персидские войны. Позднее размышления об этом помогли Геродоту оторваться от узости местных преданий и выйти к широким горизонтам всеобщей истории тогдашнего мира. Свой объемистый труд Геродот назвал историей; это слово означало «изыскания». Начал он его такими словами: «Геродот Галикарнасец написал эти изыскания, дабы дела людей не позабылись от времени и дабы не потеряли своей славы великие и удивительные подвиги, совершенные как эллинами, так и варварами, в особенности же потому, почему они начали воевать между собой...»

Сразу же отметим замечательную черту Геродота. Он относится к славным делам «варваров», т. е. иноземцев, с не меньшим уважением, чем к славным делам греков. Не все греки умели понять эту благородную широту; позднее его иногда иронически называли «любителем варваров». Только к середине своего труда Геродоту удается добраться до греко-персидских войн. Перед этим он не спеша рассказывает об истории и быте различных народов Ближнего Востока, а также скифов (эта часть сочинения Геродота — древнейший источник по истории народов, живших тогда на территории СССР). Он не только «отец истории»; его можно назвать и «отцом этнографии» — науки о быте и нравах народов.

Но Геродот легко смешивает исторические факты с выдумкой. Он всегда рад рассказать какую-нибудь красивую или поучительную, страшную или смешную легенду, например: о дельфине, вынесшем из морской пучины певца Ариона; о египетском воре, который трижды так ловко обманул фараона, что фараон пришел в восторг и выдал за него замуж свою дочь.

Лишь одно поколение отделяет Геродота от Фукидида, родившегося около 460 г. до н. э. Но между обаятельной наивностью Геродота и строгостью мысли Фукидида, стремившегося превратить историю в науку, лежит пропасть. В отличие от своих предшественников Фукидид не рассказывал о делах былых времен, а занимался историей современных ему событий, его тема — Пелопоннесская война. Его труд начинается так: «Фукидид Афинянин написал историю войны между пелопоннесцами и афинянами, как они вели ее друг против друга; приступил же он к труду своему тотчас же после начала войны в уверенности, что война эта будет войною важною и самою достопримечательною из всех предшествовавших...»

Геродот.

Фукидид излагает только факты, в истинности которых он уверен. Если Геродот — «отец истории», Фукидид — «отец исторической критики». На раздоры греческих государств он смотрит с интересом мыслителя, изучающего природу человека. Он уделяет много внимания экономическим условиям и социальной борьбе. Фукидид не верит во вмешательство богов в дела людей, недаром древние ученые называют его безбожником. Ему чуждо наивное желание учить читателя морали; он верит в поучительность истории, но в другом смысле — тот, кто понял логику происшедших событий, лучше поймет грядущие события и даже сможет их предсказывать. Мысль Фукидида направлена на то, что мы называем законами истории.

Совсем другой тип подхода к истории дал Плутарх (около 46 — около 127 н. э.). Он жил во времена, когда Греция входила в состав Римской империи и сами римляне утратили свою республиканскую свободу. Ему хотелось среди серости императорского режима напомнить читателям, как прекрасны были великие люди свободной Эллады и свободного Рима. С этой целью он написал «Параллельные жизнеописания» — серию парных биографий, в которых для каждого греческого исторического деятеля подобран в «параллель» похожий на него характером или судьбой римлянин (например, ораторы Демосфен и Цицерон или борцы против тирании Дион и Брут). Плутарх — в первую очередь писатель; его интересует прежде всего историческая личность, пафос и лиризм истории.

Фукидид.

«Изучая историю, — пишет он, — мы приучаем себя постоянно сохранять в душе память о лучших и достославнейших людях, а если общение с окружающими по необходимости заставит нас столкнуться с чем-нибудь мерзким, порочным, низким, — отбрасывать и отвергать это, сосредоточивая радостное и умиротворенное размышление на достойнейших образцах». Нельзя не восхищаться умением Плутарха схватывать цельный облик человека. Недаром его изложение биографии Цезаря легло в основу трагедии Шекспира «Юлий Цезарь».

Римская историография развивалась под влиянием греческой. Виднейший политический и военный деятель Рима Гай Юлий Цезарь (100— 44 до н. э.) был историком своего времени и своих дел: он написал «Записки о галльской войне» (древнейший источник по истории Франции!) и «Записки о гражданской войне». Оба сочинения отличаются ясностью, четкостью и строгой красотой стиля.

Современник и сторонник Цезаря — Гай Саллюстий Крисп (около 86—35 до н. э.) поставил себе задачу выявить пороки современного ему общества. Это был мастер драматического изложения и психологической характеристики. Вот как он описывает Луция Сергия Катилину, организовавшего в 63 г. заговор с целью захвата власти в Риме: «Тело его было выносливо в гладе, хладе и бдении сверх всякого вероятия; дух его был дерзок, коварен, переменчив; в любом деле лицемер и притворщик, жадный до чужого, своего расточитель, страстный во всех желаниях; красноречия вдоволь, благоразумия мало. Ненасытный, вечно его дух жаждал безмерного, невероятного, недосягаемого...»

В I в. при императорах Тиберии, Калигуле, Нероне, Домициане и других, когда в Риме царил ужасающий массовый террор и обычными стали казни без суда и следствия, для правдивой историографии не оставалось места. Но когда волна зверств схлынула и стало возможно говорить и писать правду, лучшие люди. Рима не могли не задуматься: что, собственно, случилось и как это могло случиться? На этот вопрос попытался ответить Публий Корнелий Тацит (около 55—120 н. э.), величайший историк Римской империи. Его «Анналы» («Летописи») дают потрясающую картину двуличия и предательства, произвола и лицемерия, отметивших царствование Тиберия (14—37 н. э.). В других сочинениях он говорит о деспотизме и преступлениях императора Домициана (81—96 н. э.). Обращаясь к современникам, Тацит как бы возлагает на них ответственность за судьбу писателей, казненных при Домициане, за их высказывания, неугодные императору. Он пишет: «Это наши руки тащили Гельвидия в темницу, нашим предстали глазам Маврик и Рустик, на нас запеклась невинная кровь Сенециона». Стиль Тацита соответствует избранной им теме. Его сжатый, сосредоточенный, суровый язык достигает большой силы и выразительности.

Сочинения греческих и римских историков открыли долгий ряд попыток человечества взглянуть на себя со стороны, понять собственный путь и познать логику своих судеб.