Война войне

В июльские дни 1914 г. Россия жила тревожной жизнью. Даже на страницах официальных газет чувствовалось приближение развязки. Сообщения о ходе забастовок, о стычках с полицией, о размещении войск в пролетарских кварталах перемежались с телеграммами из Белграда, Вены, Берлина, Парижа, Лондона, смысл которых был очевиден: дипломатический кризис перерастает в войну.

Все противоречия оказались стянутыми в один узел. Как и многие империалистические правительства, царизм пытался войной загасить разгорающуюся революцию. Господствующие классы стремились к новым территориальным захватам. Играли свою роль и обязательства, приковывавшие Россию к англо-французской Антанте. Мало кто в правящих верхах задумывался над последствиями военной авантюры.

Правда, бывший министр С. Ю. Витте предвещал, что царская Россия «первая очутится под колесом истории». Но голос отставного сановника был одиноким, а сам он искал выход в закулисных переговорах с правителями Германии. Судьбы России, как и судьбы других стран, решались без подлинного хозяина — народа. Но он сказал свое слово.

Не успели еще высохнуть объявления о всеобщей мобилизации, как на заводах появились антивоенные листовки. В столице и ряде других городов — в противовес шовинистическим манифестациям — передовые рабочие вышли на демонстрации протеста. «Долой войну! Война войне!» — такой призыв содержался в первой же прокламации Петербургского комитета большевиков. Антивоенным духом была проникнута декларация, с которой 26 июля (8 августа) 1914 г. выступила в Таврическом дворце социал-демократическая фракция IV Думы. В лицо помещичье-буржуазному большинству, демонстрировавшему в Думе «единение царя с верным ему народом», были брошены гневные слова об ответственности за начавшуюся войну правителей всех воюющих стран.

И как вызов прозвучали слова: не может быть единения народа с властью, когда народ порабощен властью. Однако одними протестами нельзя было остановить машину войны. Открытым оставался вопрос: если не удалось предотвратить бойню, то можно ли покончить с нею, когда она охватила уже всю Европу, поставив под ружье миллионы? Не было вопроса сложнее этого. Ответ на него сумел дать В. И. Ленин.

Владимира Ильича война застала в Австро-Венгрии, в местечке Поронин. Жандармы арестовали В. И. Ленина, объявив его русским шпионом. «Уверены ли вы, что Ульянов — враг царского правительства?» — спросил габсбургский министр депутата австрийского парламента социалиста В. Адлера, хлопотавшего об освобождении В. И. Ленина. «О, да, — ответил Адлер, — более заклятый враг, чем ваше превосходительство».

6 (19) августа Владимира Ильича освободили из тюрьмы, а через 17 дней он и Н. К. Крупская были уже в нейтральной Швейцарии. Вскоре по приезде Ленин огласил на собрании группы большевиков-эмигрантов свои тезисы о войне. За этим первым откликом последовали написанный Лениным Манифест ЦК о войне, статьи и крупные работы, наиболее важная из которых — «Империализм, как высшая стадия капитализма».

Ленин раскрыл сущность мировой войны. Он показал, что она является захватнической, несправедливой с обеих сторон. Он доказал, что она и не могла быть другой, ибо она закономерный результат целой эпохи всемирной истории — эпохи превращения старого капитализма, основанного на «свободной» конкуренции, в господство монополий, которые сплелись с государственной машиной. Финансовому капиталу уже тесно в национальных рамках. Вот что лежит в основе стремления великих держав разделить и переделить между собой земной шар.

Прочного мира, говорил В. И. Ленин, мира демократического — без насилия победителей над побежденными, мира, при котором не была бы угнетена ни одна нация, невозможно добиться, пока у власти стоят империалисты. Поэтому покончить с войной народы могут лишь в том случае, если во всех воюющих странах они повернут оружие против собственных правительств и господствующих классов, т. е. превратят войну империалистическую в войну гражданскую, в революцию, которая передаст власть трудящимся и приступит к назревшим социальным преобразованиям.

Но можно ли, спрашивал В. И. Ленин, стремиться к превращению империалистической войны в гражданскую, не желая поражения правительства своей страны и не содействуя такому поражению? И отвечал : одно неотделимо от другого. Ленин объяснял: лозунг поражения — это не призыв к саботажу или отказу от ношения оружия, к дезертирству или переходу на сторону противника. Сущность этого лозунга — в организованных революционных действиях. Это была подлинно интернационалистская политика, направленная против одного из самых реакционных и варварских режимов, каким являлся царизм. Она приближала одновременно и освобождение России, и мировую пролетарскую революцию.

И именно потому позиция В. И. Ленина, большевиков была подлинно патриотической. Падо иметь в виду, что на патриотизме тогда особенно спекулировали все сторонники войны. Международному братству трудящихся изменили такие крупные деятели социалистического движения, как Г. В. Плеханов в России, Жюль Гед во Франции, Карл Каутский в Германии. «Национальное единство перед лицом внешнего врага» стало символом веры большинства партий II Интернационала, подавляющей части русских меньшевиков и эсеров (см. ст. «Крах II Интернационала»).

В. И. Ленин жестоко бичевал как открытый, так и замаскированный шовинизм. Но он вовремя разглядел также другую опасность — опасность революционной фразы. Те, кто давал себя увлечь этой фразой, полагали, что в эпоху империализма национальный вопрос утратил свое значение. Поэтому они пренебрегали освободительной борьбой малых народов и угнетенных наций. Многим казалось, что пролетарскому революционеру вообще непозволительно всякое национальное чувство. Такая позиция была не только неверной теоретически, но и опасной практически, так как она помогала шовинистам развращать массы.

В декабре 1914 г. Ленин пишет знаменитую статью «О национальной гордости великороссов». Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? — спрашивает автор и отвечает: «Конечно, нет! Мы любим свой язык и свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы ее трудящиеся массы (т. е. 9/10 ее населения) поднять до сознательной жизни демократов и социалистов». И именно поэтому мы особенно ненавидим свое рабское прошлое и свое рабское настоящее. Мы гордимся тем, пишет Ленин, что насилия царизма вызывали отпор, что «великорусская нация тоже создала революционный класс, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и за социализм». И сейчас мы «хотим во что бы то ни стало свободной и независимой, самостоятельной, демократической, республиканской, гордой Великороссии, строящей свои отношения к соседям на человеческом принципе равенства, а не на унижающем великую нацию крепостническом принципе привилегий». В этом главное, и здесь интерес национальной гордости великороссов полностью совпадает с социалистическим интересом русских и всех иных пролетариев.

Если бы Ленин не дал глубокого и точного решения всей суммы вопросов, соединенных в единую проблему — война и революция, большевикам не удалось бы сплотить трудящихся России. Не удалось бы и объединить тех немногих людей в европейском рабочем движении, кто мужественно занял интернационалистические и революционные позиции. Идейно разбитый, шовинизм медленно, но неуклонно терял влияние. Так подготавливалось создание нового, Коммунистического Интернационала.

Италия, Греция, Сербия, Болгария, Румыния... Долгий путь пришлось проделать депутату IV Думы рабочему Ф. Н. Самойлову, чтобы доставить из Швейцарии в Россию ленинские тезисы о войне. Одобренные всеми большевистскими организациями, они стали программой деятельности партии.

Исключительно трудной была эта деятельность в условиях войны. Сама принадлежность к партии каралась как государственная измена. Правительство предало суду большевиков — депутатов IV Думы, хотя по закону личность депутата была неприкосновенной (разрешение на его арест могла дать только Дума). Большевистская печать была разгромлена. «Неблагонадежных» рабочих ссылали в Сибирь, отправляли на фронт. За антивоенную агитацию среди солдат грозил расстрел. Но ничто не могло устрашить революционеров-интернационалистов. В Петрограде (так переименовали столицу в 1914 г.) и в других рабочих центрах подпольные типографии продолжали выпуск прокламаций. Самая малая легальная возможность использовалась для расширения связей с массами. Повсюду, где формировались воинские части, действовали специальные большевистские организации. И на фронте большевики создавали революционные ячейки, звали солдат повернуть оружие против виновников войны.

1915 год стал переломным. Плохо вооруженная, возглавляемая бездарными генералами, русская армия терпела поражение за поражением. Отдельные успехи (брусиловский прорыв 1916 г.) уже не могли изменить ход событий на фронте и тем бблее в тылу. Война вызвала разруху во всех воюющих европейских странах. Но в России разруха была неизмеримо сильнее. Сказывалась неразвитость тяжелой промышленности, особенно машиностроения. Паралич железных дорог усугублял нехватку топлива и продовольствия. Надвигался голод. За экономическую отсталость приходилось дорого платить — иностранными займами на кабальных Условиях, подчинением военным планам Антанты. Россия приближалась к национальной катастрофе.

В стране зрело всеобщее недовольство. Вновь развернулось стачечное движение. В 1915 г. бастовало свыше полумиллиона рабочих, в следующем году — вдвое больше. Революционное брожение проникало в толщу масс. Суммируя донесения из разных губерний, царский министр заключал: «Деревня дышит 1905 годом». «Здесь в армии большое волнение, — читаем мы в типичном письме с фронта (перехваченном цензурой). — Надоело очень воевать. Уж несколько раз — прикажут идти в наступление, но солдаты не выходят из окопов...»

Большевики — депутаты IV Государственной думы в ссылке. Слева направо: Г. И. Петровский, М. К. Муранов, А. Б. Бадаев, Ф. Н. Самойлов, Н. Р. Шагов.

Война, вырвавшая солдата-крестьянина из повседневных условий существования, сделала для него «политику» вопросом жизни и непосредственно сблизила его на этой почве с городским рабочим. То, что в 1905 г. не смогло обрести реальность — всероссийское восстание против царизма, теперь становилось и более возможным, и еще более необходимым.

Осенью 1915 г. против войны выступили матросы ряда кораблей Балтийского флота. Восставшие два дня держали в своих руках линейный корабль «Гангу т». В октябре 1916 г. военному суду была предана группа моряков — участников подпольной организации. Арестованным грозил расстрел. По призыву большевиков десятки тысяч питерских рабочих ответили на готовившуюся расправу такой энергичной стачкой протеста, что суд не решился вынести смертный приговор. Во многих городах солдаты запасных частей вливались в колонны демонстрантов. «Пусть рабочие начнут — мы поддержим», — все чаще слышалось в казармах и окопах. На фронте широко распространилось братание русских, немецких, австрийских солдат.

Большевистские лозунги превращались в собственное убеждение миллионов. Революционный кризис нарастал. Тщетно пытались справиться с ним и правители России, и те, кто созрел, чтобы занять свое место у власти: экономически окрепшие, разбогатевшие во время войны верхи буржуазии. Их девизом оставалось — война до победного конца, в то время как придворная клика искала выход в сепаратном мире с Германией, в применении силы против «бунтовщиков», к которым она причисляла даже законопослушных думцев. «Россия любит кнут... Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом — сокруши их всех» — этими истерическими призывами наполнены письма, которые Александра Федоровна посылала в Ставку мужу, Николаю П. Царь, однако, был уже бессилен. Приближалась полная изоляция власти.

События опрокинули все планы и расчеты «верхов», и не одна стихия народного возмущения перечеркнула эти расчеты, а неизмеримо большее. Открыто столкнулись две линии развития. Началась эпоха революции. Не только соотношение сил, соотношение воль определило ее развитие, но и соотношение умов. Инициатива переходит к тому классу и к той партии, которые обладали программой будущего — ленинской программой революционного спасения России через ее социальное возрождение.

В феврале 1917 г. окончила свое существование трехсотлетняя династия Романовых, а с нею — царская монархия вообще. Это был первый шаг на пути превращения мировой империалистической войны в гражданскую. Следующий шаг был сделан в октябре 1917 г. И победившая пролетарская революция обратилась к человечеству с Декретом о мире.