Культура русской дворянской усадьбы
Культура русской дворянской усадьбы
"Дома косые, двухэтажные И тут же рига,
скотный двор, Где у корыта гуси важные
Ведут немолчный разговор. В садах
настурции и розаны, В прудах зацветших
караси. Усадьбы старые разбросаны По всей
таинственной Руси ".
Н. Гумилев
Человек - существо крайне неорганизованное и хаотичное. В себе самом
он со временем, может быть, и разберется. Установит свои ценности и идеалы,
да и поступки научится выстраивать в соответствии с ними. Но людей много и
каждый старается свои ценности утвердить в людском сообществе, свои идеалы
установить в качестве самых для всех главных. Если это допустить,
начинается "общественный хаос".
Тут и вступает в свои права культура. Многие философы именно в
организации социального хаоса видят ее предназначение. Для этого общество
вырабатывает некие усредненные идеалы и ценности, которые и составляют его
идеологию. Однако конкретная личность чаще всего не соответствует
усредненным общественным идеалам. Да и человек воспринимает навязываемые
ему обществом ценности, как ограничение своей свободы. Так постепенно
культура, оставаясь мощным средством регуляции отношений в обществе,
становится механизмом подавления индивида.
Таким образом, жизнь отдельного человека протекает в двух резко
разграниченных планах. Общественная деятельность осуществляется в, так
называемое, рабочее время. Ему (подчас очень остро) противостоит
индивидуальное время, "свободное время". В психологическом мире индивида
это отличие фиксируется в точных выражениях: "надо" и "хочу". Для человека
работа, которую сделать надо, находится совсем в другом мире, чем та,
которую делать хочется. И "время надо", в отличие от "времени хочу"
наполнено совсем другим смыслом.
Свободное время («время хочу») нельзя проводить в том же самом месте,
где обычно работаешь. Здесь все должно быть иным, желаемым, а не должным.
"Иное" поведение выражается в подчеркнуто торжественных, или подчеркнуто
свободных жестах, в особых шутках. "Иное" поведение выражает себя в
подарках и совместных трапезах, что особенно характерно для Руси. Так всё -
особое место, особо выделенное время, особые предметы и иное поведение
служат созданию непохожей на повседневность идеальной реальности, той, о
которой нам только мечтается. Реальности, что воплощает в себе наше
представление об идеальном существовании, о давно ушедшем "золотом веке".
В мире дворянской культуры с ее жесткой иерархией это ощущалось
особенно остро. Потому и говорила Екатерина II, что «жить в обществе не
значит ничего не делать». Эта сценическая, крайне театрализованная жизнь
была настоящим ежедневным общественным трудом. Дворяне служили «Государю и
Отечеству» не только в департаментах, но и на придворных празднествах и
балах. Праздничная придворная жизнь была для дворянина таким же «надо», как
н служение в государевых войсках.
А «идеальную реальность» воплощали для русских дворян XVIII-XIX веков
их родовые усадьбы. Потому главная задача любого, пусть и «плохенького»,
усадебного строительства - создать идеальный мир, со своими ритуалами,
нормами поведения, типом хозяйствования и особым времяпровождением.
И создавался усадебный мир очень тщательно и подробно. В хорошей
усадьбе ничего не должно быть ничего не продуманного. Все значимо, все
является аллегорией, все «читается» посвященными в усадебное таинство.
Желтый цвет усадебного дома являл богатство хозяина, воспринимаясь
эквивалентом золотого. Кровлю поддерживали белые (символ света) колонны.
Серый цвет флигнлей - это удаленность от деятельной жизни. А красный в
неоштукатуренных хозяйственных постройках - наоборот, цвет жизни,
деятельности. И все это тонуло в зелени садов и парков - символе надежды.
Болота, кладбища, овраги, холмы - все чуть-чуть подправлялось,
корректировалось и называлось Незванками, Прибежищами, Отрадами, становясь
значимым в усадебной символике. Естественно, что этот идеальный мир
обязательно. хотя часто чисто символически, отгораживался от окружающего
мира стенами, решетками, башнями, искусственными рвами-оврагами и прудами.
Сама природа - это идеальный сад бога, наподобие райского сада.
Каждое дерево, каждое растение что-нибудь значат в общей гармонии. Белые
стволы березы, напоминая белые стволы колонн, служат устойчивым образом
родины. Липы в подъездных аллеях во время весеннего цветения намекали своим
благоуханием райский эфир. Акацию сажали как символ бессмертия души. Для
дуба, воспринимавшегося как сила, вечность, добродетель, устраивали
специальные поляны. Плющ, как знак бессмертия, обвивал деревья в парке. А
камыши у воды символизировали уединение. Даже трава виделась смертной
плотью, увядающей и воскресающей. Характерно, что осина, как «проклятое
дерево» практически не встречается в дворянских усадьбах.
Так постепенно идеальный мир обретал в усадьбе реальность. Эта
идеальность была сродни театру, где на сцене выстраиваются парадные .сцены,
а за кулисами течет своя повседневная жизнь. Потому усадебное строительство
тщательно скрывалось от посторонних глаз. Строительные площадки окружали
завесой секретности. Вокруг них возводились высокие заборы, разбирались
подъездные пути и мосты, уничтожались технические документы. Усадьба должна
была предстать как бы созданная в одночасье, по мановению волшебства.
Создавалась декорация в театре дворянской жизни. Именно так возникал
Петербург - в одночасье, на безлюдном финском болоте. Вмиг явилась
изумленной Европе новая каменная Россия.
Каждое архитектурное сооружение навязывает его обитателям свой ритм
жизни. Городские ворота открываются и закрываются в определенное время,
начиная и завершая городской день. В императорском дворце время течет не
так, как в деловом офисе. Так и дворянская усадьба формировала свой ритм
жизни. Около двух столетий жизнь дворянина начиналась в усадьбе, протекала
в ней и часто заканчивалась здесь же. Жизненный круг дополнялся дневным.
Сутки в усадьбе явно
делились не только временно, но и пространственно. "Предрассветные сумерки
вестибюля" продолжали "раннее утро мужского кабинета", "полдень гостиной",
"театральный вечер" и так далее, вплоть до "глубокого вечера спальни".
Как и театральное бытие жизнь в усадьба четко делилась на парадную и
повседневную. Интеллектуальным и хозяйственным центром «вседневной» жизни
усадьбы был мужской кабинет. Однако, обставляли его почти всегда очень
скромно. "Кабинет, поставленный рядом с буфетом (буфетной комнатой),
уступал ему по величине и, несмотря на свою укромность, казался еще слишком
просторным для ученых занятий хозяина и хранилища его книг", - писал Ф.Ф.
Вигель. На протяжении всего XVIII столетия, когда интеллектуальная и
нравственная работа стали долгом всякого дворянина, кабинет хозяина
принадлежал чуть ли не к самым непарадным комнатам усадьбы. Здесь все было
предназначено для уединенной работы.
Соответственно кабинет и меблировался. Модным считался "голанскый"
или "английскый" кабинет. Практически всю его обстановку составляла
аскетичная дубовая мебель, с очень неброской обивкой, да скромные
настольные часы. Письменные столы не жаловались. Предпочтение оказывалось
секретерам, конторкам, бюро.
Барский кабинет, в отличие от покоев хозяйки, почти не украшался и
весьма скромно декорировался. Непременными считались лишь изысканный графин
и рюмка для "утрешнего употребления" вишневки или анисовки (считалось, что
это способствует профилактике '^грудной жабы" и "удара" - самых модных
болезней XVIII - начала XIX веков) да курительная трубка. Курение на рубеже
веков стало целым символическим ритуалом. "В наше время, - вспоминает еще
конец XVIII века Е.П. Янькова, - редкий не нюхал, а курить считали весьма
предосудительным, а чтобы женщины курили, этого и не слыхивали; и мужчины
курили у себя в кабинетах или на воздухе, и ежели при дамах, то всегда не
иначе как спросят сперва: "позвольте". В гостиной и в зале никогда никто не
куривал даже и без гостей в своей семье, чтобы, сохрани Бог, как-нибудь не
осталось этого запаху и чтобы мебель не провоняла.
Каждое время имеет свои особые привычки и понятия.
Курение стало распространяться заметным образом после 1812 года, а в
особенности в 1820-х годах: стали привозить сигарки, о которых мы не имели
и понятия, и первые, которые привозили нам, показывали за диковинку".
Для курения в кабинете специально помещались несколько натюрмортов на
тему Vanitas (бренности жизни). Дело в том, что на протяжении целого
столетия "поедание дыма" связывалось в сознании дворянина с размышлениями
на темы "суеты сует" и "жизнь есть дым". Эта, евангельская в своей основе,
тема была особенно популярна в России. Дети пускали недолговечные мыльные
пузыри, взрослые пускали из трубок эфимерный дым и летали на хрупких
воздушных шарах - и все это воспринималось на рубеже веков как символы
крайней зыбкости существования.
Именно здесь, в кабинете хозяина усадьбы, отчитывались управляющие,
писались письма и распоряжения, подсчитывался оброк, принимались "попросту"
соседи, обсуждались проекты усадебных архитекторов. Сегодня исследователи
часто встают в тупик, обсуждая вопросы авторства тех или иных усадеб. Кто
был их подлинным творцом? Архитектор, создававший первоначальный проект?
Хозяин усадьбы, почти всегда переделывавший его по-своему? Подрядчик,
который более считался со своим умением, чем со вкусами архитектора и
хозяина?
Поскольку мужской кабинет предназначен для работы, основную роль в
его интерьере играли книги. Часть книг была необходима для успешного
ведения хозяйства. Помещики не гнушались тщательно штудировать
архитектурные труды Виньолы или Палладио, особенно при начале нового
усадебного строительства. Ведь наряду с французским языком, архитектуру
полагалось знать каждому образованному дворянину. Календари, содержавшие
советы на все случаи жизни -непременный атрибут таких кабинетов. Чего здесь
только не было? "Список пожалованных Ея Императоским Величеством
орденом...", '"верный способ разводить в нежарких краях собак аболенских",
"рецепт нискорейшего гашения извести негашеной", "наипростейшее средство
крашения липы в красное и эбеновое дерево", "об наизящнейшем и
немногодельном способе англицкие парки разбивать", "о дешевой и верной
методе лечения золотухи", "об изготовлении вишневой скороспелой наливки" и
многое другое.
В тихих усадебных кабинетах формировалась мода на чтение. "По
деревням кто любил чтение и кто только мог заводился небольшой, но полной
библиотекой. Были некоторые книги, которые как будто почитались
необходимыми для этих библиотек и находились в каждой. Они перечитывались
по нескольку раз всей семьею. Выбор был недурен и довольно основателен.
Например, в каждой деревенской библиотеке непременно уже находились:
Телемак, Жильблаз, Дон-Кишот, Робинзон-Круз, Древняя Вифлиофика Новикова,
Деяния Петра Великого с дополнениями. История о странствиях вообще Лагарпа,
Всемирный Путешествователь Аббата де ла-Порта и маркиза Г., перевод Ив.
Перф. Елагина, роман умный и нравственный, но ныне осмеянный. Ломоносов,
Сумароков, Херасков непременно были у тех, которые любили стихотворство.
После уже начали прибавляться к этим книгам сочинения г-на Вольтера; и
романы и повести его же; и "Новая Элоиза". В начале нынешнего столетия
вошли у нас в большую моду: романы Августа Лафонгена, г-жи Жанлис и Коцебу.
Но никто не пользовался такой славою, как г-жа Радклиф. Ужасное и
чувствительное - вот были, наконец, два рода чтения наиболее по вкусу
публики. Чтение этого рода заменило наконец прежние книги". Так писал в
середине XIX столетия М.А. Дмитриев
На такой литературе было воспитано несколько поколений молодых
дворян. Отсюда, из мужского кабинета усадьбы распространялось русское
просвещение. Здесь составлялись проекты первых ланкастерских школ в России,
новых систем севооборота, женского образования. Здесь постепенно вызревала
капиталистическая система хозяйствования. Недаром Н.В. Гоголь, описывая в
"Мертвых душах" деревню "просвещенного" полковника Кошкарева, ехидно
замечает:
"Вся деревня была вразброску: постройки, перестройки, кучи извести, кирпичу
и бревен по всем улицам. Выстроены были какие-то домы, вроде присутственных
мест. На одном было написано золотыми буквами; "Депо земледельческих
орудий", на другом: "Главная счетная экспедиция"; "Комитет сельских дел";
"Школа нормального просвещения поселян". Словом, черт знает чего не было".
3.
В этих же кабинетах любопытные естествоиспытатели проводили
пневматические, электрические, биологические опыты. Отсюда вели
астрономические наблюдения. Потому иногда кабинет был буквально уставлен
телескопами, земными и небесными глобусами, солнечными часами и
астролябиями.
Дополняли довольно скромную, почти аскетическую обстановку мужского
кабинета два-три портрета родителей и детей хозяина, небольшая картина с
баталией или морским пейзажем.
Если мужской кабинет был приватным центром усадьбы, то его парадным
лицом служила гостиная или зала. Такое разделение на домашнее и гостевое,
повседневное и праздничное было свойственно всей дворянской эпохе. Одним из
следствий такого деления всей жизни дворянской стала дифференциация
усадебных интерьеров на "парадные апартаменты" и "комнаты для фамилии". В
богатых усадьбах гостиная и зала служили разным целям, в большинстве же
домов они прекрасно совмещались.
Современники безусловно воспринимали залу или гостиную как парадный,
и оттого официально-холодный апартамент. "Зала, большая, пустая и холодная,
в два-три окна на улицу и четыре во двор, с рядами стульев по стенкам, с
лампами на высоких ножках и канделябрами по углам, с большим роялем у
стены; танцы, парадные обеды и место игры в карты были ее назначением.
Затем гостиная, тоже в три окна, с неизменным диваном и круглым столом в
глубине и большим зеркалом над диваном. По бокам дивана - кресла, козетки
столики, а между окон столики с узкими зеркалами во всю стену... В годы
нашего детства фантазии считались недозволенными и все гостиные были на
один лад", - вспоминает П.А. Кропоткин.
Эту пустоту и холод гостиных, где "тэсегда вся мебель была покрыта
чехлами", вспоминают практически все мемуаристы. Во-первых, холодность этих
зал была буквальной. Зачем их отапливать каждый день? А во-вторых, и
архнтектурно здесь выделялась не домашняя теплота, но парадность. Часто
зала делалась двусветной. Окна с одной стороны залы выходили на парадный
двор - курдонер, а с другой - на "главный просек" (так называли центральную
аллею парка). Виды из больших окон тщательно учитывались при проектировке
усадьбы. Вечно изменчивая природа органично входила в оформление парадной
залы.
Потолок залы непременно украшался пышным плафоном, а пол паркетными
вставками с особым рисунком. В оформлении стен часто использовался ордер.
Ионические и коринфские колонны отгораживали от общей залы небольшие
лоджии, позволяя чувствовать себя и "в людях" и в "уединении людей".
Торжественность парадной зале придавало резное золоченое дерево стен и
мебели. Холодные - белые, голубые, зеленоватые тона всей гостиной лишь
слегка поддерживались золотом и охрой.
Подчеркивали торжественность и многочисленные светильники.
"Паникадила и фонари, висящие с высоты, а со сторон позлащенные
светильники, одни как жар горят, а другие как вода переливаются, и,
совокупляя лучи свои в веселое торжественное сияние, все покрывают
святозарностью", - писал Г.Р. Державин. Вносили свой вклад в эту
"святозарность" и многочисленные зеркала, ставшие непременным атрибутом
парадной залы. "Чистота", "праведность" хозяев усадьбы читались в их ровных
блестящих поверхностях.
Мифическую "древность" дворянства удостоверяли многочисленные
мраморные "антики" обязательно украшавшие гостиную. Античным считалось все
древнее: и римские подлинники, и современная французская или итальянская
скульптура. Центром залы почти всегда оказывался большой парадный портрет
ныне царствующей особы в непременной золоченой раме. Его располагали
нарочито симметрично по главной оси гостиной и отдавали те же почести, что
и самим государям.
В начале XIX века гостиные "теплеют". Теперь они уже окрашены в
розоватые или охристые теплые тона. Пышную золоченую мебель сменяет более
строгая красного дерева. Из дамских кабинетов переходят сюда рукоделия. А в
холодных прежде каминах каждый вечер зажигается огонь, отгороженный от залы
расшитыми каминными экранами.
Да и предназначение гостиных меняется. Теперь здесь проходят
праздники семейные, тихие. Часто домочадцы собираются за семейным чтением:
"Я помню и деревенские чтения романов. Вся семья по вечерам садилась в
кружок, кто-нибудь читал другие слушали: особенно дамы и девицы. Какой ужас
распространяла славная госпожа Радклиф! Какое участие принимали в
чувствительных героинях г-жи Жанлис! "Страдания Ортенберговой фамилии" или
"Мальчик у ручья" Коцебу решительно извлекали слезы! Дело в том, что при
этом чтении, в эти минуты вся семья жила сердцем или воображением, и
переносилась в другой мир, который на эти минуты казался действительным; а
главное - чувствовалось живее, чем в своей однообразной жизни", - писал
М.А. Дмитриев.
Естественно, что официальный парадный портрет в новой обстановке был
уже немыслим. Портреты царствующих особ становятся все скромнее и скромнее.
А вскоре их заменяют портреты людей милых сердцу хозяев "Я, помнится,
спросил ее, зачем она, когда бывает дома, всегда сидит под портретом
госпожи Ельцовой, словно птенчик под крылом матери? "Ваше сравнение очень
верно - возразила она, - я бы никогда не желала выйти из-под ее крыла"
(И.С. Тургенев "Фауст"). Именно такой, тихой и уютной, гостиная и вошла в
русскую литературу XIX века.
В самом конце XVIII столетия появляется в усадебном доме женский
кабинет. Этого потребовал сентиментальный век, с его образами нежной жены и
деловитой хозяйки. Теперь, получив образование, женщина сама формргровала
духовный облик не только своих детей, но и дворовых людей, вверенных ее
попечению. День дворянки, особенно в сельской усадьбе, был заполнен
заботами до отказа. Утро ее начиналось в "уединенном" кабинете, куда шли за
приказом с отчетом, за деньгами, с дневным меню.
Однако, с течением дня функции женского кабинета меняются. Деловым
всегда остается утро. А днем, и особенно, вечером кабинет хозяйки
превращается в своеобразный салон. Само понятие салона, где исполнители и
аудитория меняют друг друга, где ведутся "разговоры обо всем и ни о чем",
куда приглашают знаменитостей, сформировалось в конце XVIII века.
Одним из самых интересных салонных развлечений становилось заполнение
альбома хозяйки. Эти "альбомы милых дам" хранят сегодня стихи и рисунки
Батюшкова и Жуковского, Карамзина и Дмитриева. В этих альбомах, может быть,
ярче всего проявилась атмосфера женского усадебного кабинета.
В своем усадебном кабинете хозяйка принимала самых близких
родственников, друзей, соседей. Здесь она читала, рисовала, занималась
рукоделием. Здесь же вела обширную переписку. Потому женский кабинет всегда
отличался особым уютом и теплотой. Стены окрашивались в светлые тона,
оклеивались обоями. Цветочный декор, такая же цветочная роспись покрывали
потолок. Пол складывался уже не из яркого наборного паркета, а застилался
цветным ковром. К теплу общения в женском кабинете добавлялось каминное
тепло. Печи, камины здесь обильно украшали фаянсовыми плитками с рельефами
на темы античной мифологии.
Но главную роль в женском кабинете несомненно играла художественная
мебель. Простенки между окнами занимали большие зеркала, опирающиеся на
изящные столики. В них отражались портреты, акварели, вышивки. Сама мебель
теперь выполнялась из карельской березы, в которой старались сохранить
естественную фактуру, не закрывая ее позолотой и пестрой раскраской.
Небольшие круглые столики и столики-бобики, кресла и бюро позволяли хозяйке
кабинета самой выстраивать необходимый уют. При этом единое пространство
кабинета старались разбить на несколько уютных уголков, каждый из которых
имел свое предназначение.
Особо популярными в конце XVIII века стали миниатюрные столики-бобики
для рукоделия, письма, чаепития. Название свое они получили за овальную с
вырезом форму столешницы. А после того, как грузная и малоподвижная
Екатерина II отдала предпочтение этим легким столикам, мода на них стала
повсеместной. Их редко декорировали бронзой (в отличие от Западной Европы),
предпочитая украшать пасторальными сценами, выполненными в технике маркетри
(мозаика из дерева). Значительная часть мебели изготовлялась тут же, в
усадебных мастерских "собственными" мастерами. Именно они, сначала в
отдельных рисунках, а потом и все изделие, стали покрывать тонкими
пластинами (шпоном) из карельской березы, тополя или капо-корня, что скоро
стало признаком русского стиля в мебели.
Большую роль в формировании образа женского кабинета играли ткани.
Шторы, драпировки, обивка мебели, напольные ковры - все это тщательно
подбиралось. Здесь на светлом фоне красовались реалистически выписанные
цветы, венки, букеты, амуры, голуби, сердца - сентиментальный набор рубежа
веков. Им вторили такие же амуры к букеты из росписи фарфора, с текстильных
и бисерных рисунков.
Интересно, что рубеж веков (XVIII-XIX) явился «золотым веком» не
только для русской литературы, но и для русского бисера. Увлечение им в
аристократических кругах стало столь повальным, что стало неотъемлемой
частью бытовой культуры. В отличие от Европы, в России изделия из бисера
почти не делались на продажу. Это было чисто домашнее занятие. И только в
некоторых монастырях организовали коммерческое производство изделий из
бисера. Так А.Б. Мариенгоф вспоминает «ночные туфли, вышитые бисером и
купленные еще в Нижнем Новгороде у рукодела-монаха Печерского монастыря».
Да-да, именно у монаха, а не монахини! Сентиментальная этика рубежа
веков "заставляла" заниматься рукоделием не только женщин, но и мужчин.
Оклады икон, различные панно, сумочки, кошельки, пояса, шапочки, туфли,
чубуки для трубок - все могло стать "нежным сувениром". Совсем юный М.Ю.
Лермонтов пишет своей тетушке НА. Шангирей в 1827 году: «Катюше в знак
благодарности за подвязку посылаю... бисерный ящик моей работы».
При изготовлении больших изделий привлекались помощницы из
крепостных. Как правило, они вышивали фон, тогда как хозяйка (хозяин) -
роскошные букеты и птиц. Именно так выполнена трехметровая бисерная обивка
дивана, ныне хранящаяся в Историческом музее в Москве.
Чего только не делали из бисера! Детские игрушки, кошельки и чехлы,
обложки и футляры, иконы и жанровые картины, целые гобелены в царские
дворцы. Бисером обвязывали трости, курительные трубки, шкатулки, вазы,
подстаканники, чехольчики для мела. Сегодня, читая в гоголевских «Мертвых
душах» о том, что в доме Маниловых «ко дню рождения приготовляемы были
сюрпризы: какой-нибудь бисерный чехольчик на зубочистку», мы смеемся над
забавной фантазией автора. А между тем, в Эрмитаже хранится именно такой
«чехольчик на зубочистку» с орнаментом и крышчкой, связанный крючком в 1820-
1830-х годах. Даже домашние четвероногие пользовались изделиями из бисера.
«В бисерном ошейнике, позвякивая железкой, весело вбежала Милка», - писал
Л.Н. Толстой в повести «Детство».
В начале XIX века «бисерная лихорадка» распространилась по провинции.
А к концу столетия, когда появился недорогой бисер, им стали заниматься и в
крестьянских домах.
Нередко именно здесь в женском кабинете с его особым домашним уютом
проходили семейные чаепития - эта особая чисто русская форма домашнего
общения.
Искусство в усадьбе отнюдь не ограничивалось созданием парков,
собиранием библиотек и всевозможных коллекций. Немалую роль в усадебной
жизни играли музыкальные занятия. Хоры, оркестры и театры были неотъемлемой
частью усадебной жизни. "Не было ни одного богатого помещичьего дома, где
бы не гремели оркестры, не пели хоры и где бы не возвышались театральные
подмостки, на которых и приносили посильные жертвы богиням искусства
доморощенные актеры" - писал исследователь дворянского быта М.И. Пыляев. В
усадьбах специально возводились театральные здания, в парках под открытым
небом создавались "воздушные" или "зеленые" театры.
Театральная -зада располагалась, как правило, отдельно от основного
дома, часто во флигиле. Пожалуй, единственным исключением была театральная
зала в Останкино, где в соответствии с замыслом Н.П. Шереметева она стала
ядром усадебного дома. Театральные представления являлись непременной
частью усадебных торжеств, особенно вошедших в моду в 1780-1790-е годы. Для
них разрабатывались специальные программы с таким расчетом, чтобы одно
мероприятие следовало без перерыва за другим. Начинался праздник встречей
гостей, кульминацией которой становилась встреча особенно почетного гостя.
Затем следовал обязательный осмотр дома, коллекций хозяина. Гуляние по
парку предваряло торжественный обед. И уже потом шли театральное
представление (нередко состоящие из нескольких пьес), бал, ужин, фейерверк
в вечернем парке и торжественный разъезд гостей.
Театральный репертуар дворянских усадеб составлялся в зависимости от
того, происходили представления в парковом "зеленом" театре или во
внутренней театральной зале. На представлениях в парке, наряду с дворянами,
могла присутствовать самая разнообразная публика - крестьяне, купцы,
ремесленники. Потому пьесы выбирались несложные по постановке, с
занимательным часто комическим, сюжетом. В "закрытом" или "настоящем"
театре ставились в основном оперы и балеты. Причем, как правило, опера и
балет представлялись единой парой. Часто вместо балета исполнялась
пантомима. Ясно, что достоинства этих жанров могла по достоинству оценить
лишь избранная публика. Тем более, что задачей театральных представлений,
по понятиям эпохи просвещения, было "доставить публике удовольствие для
ума, зрения и слуха".
Надо признать, что театральные постановки в усадебных театрах на
рубеже веков были вполне на уровне лучших европейских профессиональных
театров. Многие оперы и балеты, прежде, чем попасть на императорскую сцену,
ставились именно здесь. Большое количество произведений писалось специально
для них. Особенно тщательно готовились такие постановки к приезду именитого
гостя или для открытия новой театральной залы.
Если хозяину богатому хозяину усадьбы удавалось заполучить к себе
выдающегося декоратора, то постановки превращались в красочные феерические
представления почти без действующих лиц. Это был своеобразный театр
декораций. Такими стали сцены штурма Измаила в Останкино Н.П. Шереметева,
или знаменитые постановки с декорациями П. Гонзаго в Архангельском Н.Б.
Юсупова.
Музыка в усадьбе бытовала в двух видах - как праздничное исполнение и
как камерное домашнее музицирование. Крепостные хоры начинали петь уже во
время встречи гостей. Конрдансы, менуэты, полонезы звучали на балу.
Народные песни и плясовая музыка сопровождала гуляющих по парку. Во время
парадных обедов и ужинов звучала инструментальная музыка, пелись
торжественные хоры и итальянские арии. Послеобеденные карточные игры и
беседы также проходили под звуки музыки. Да и вечером в саду во время
иллюминации пели хоры и играли духовые оркестры. "В сие время поставленные
в роще певчие и музыканты пели и играли огромный хор, который эхо разносило
и повторяло вдалеке", - писал участник усадебного празднества.
Специфическим музыкальным явлением России XVIII века стали роговые
оркестры. Играть на рогах необычайно трудно. Музыкант должен обладать
немалой силой, чтобы выдуть из рога звук. Но еще большей трудностью
является согласованное звучание оркестра рогов. Дело в том, что каждый из
инструментов позволяет получить весьма ограниченное количество звуков и
мелодия часто распределялась между несколькими инструментами. Но все
трудности искупались неповторимым звуком рогов. Они издавали протяжные
гулкие звуки, производившие особый эффект на открытом воздухе. «В одном
месте под открытым небом слышалась прекрасная музыка. Это играла скрытая в
баскетах превосходная, принадлежавшая графу, роговая капелла», - вспоминает
очевидец.
Что касается домашнего музицирования, то только что написанные
квартеты, трио, симфонии, оперные арии звучали лишь в домашнем концерте.
Более того, такое музицирование было единственной формой
полупрофессионального бытования музыки в тогдашней России. Именно здесь
можно было услышать музыку Гайдна, Моцарта, Бортнянского. Причем, играли
всегда много. По сегодняшним меркам одно такое музицирование укладывается в
две-три концертные программы. «Сначала играли различные симфонии и концерты
с солами различных инструментов... После того играли различные штуки, как-
то: Гейденовы концерты и прочее... Все сие было слушано присутствующими с
великими аплодированиями и весьма достойно... Когда выведен был оркестр, то
играли концерты на клавикордах..., а потом следовали все к тихо
приготовленному ужину...», - вспоминает А.Т. Болотов.
Особо почетное место среди парадных покоев усадьбы занимала столовая.
Вместе с тем, столовая и необходимое повседневное помещение. Именно здесь
семья чувствовала себя единством. Однако столовая, как отдельное помещение
для совместных трапез, сформировалась при европейских дворах лишь в
середине XVIII века. Еще в первой половине столетия столы накрывали в любом
подходящем помещении дворца. В русском же дворцовом ритуале столы в особо
торжественных случаях вообще накрывались прямо в тронной зале.
Церемониал королевского обеда, который старались перенимать все
дворяне в своих усадьбах, сложился при французском дворе Людовика XIV. В
этом пышном спектакле принимали участие лучшие дворяне Франции. Процессия
королевского обеда начинала свой ежедневный путь в час дня из нижних покоев
дворца. Возглавлял процессию метр-д отель. За ним двигались придворные,
кухонные служители с большими корзинами, в которых были разложены вилки,
ножи, ложки, солонки, другая посуда и снедь. На огромных подносах мимо
всегда многочисленных зрителей проносили богато украшенные блюда. Процессия
не спеша, с достоинством обходила весь дворец. Потому в залу, где обедал
король еда попадала уже совсем остывшей. Здесь метр-д'отель отдавал
приказания по сервировке стола, а особо приближенный к королю дворянин
пробовал все кушання, проверяя не отравлены ли они.
При дворе Людовика XIV окончательно ввели в употребление вилку,
бывшую до того редкостью даже в самых богатых домах. Люди искренне не
понимали зачем нужно какой-то инструмент совать в рот, если есть
собственные руки. Но в дворянскую эпоху с ее крайней театральностью между
природой и человеком всегда становилась культура, ритуал, искусственное
средство. Недаром, еда руками продолжала, да и во многом продолжает
культивироваться лишь «на природе» - на охоте, загородном пикнике.
И в России на всем протяжении XVIII века дворянство в пищевом этикете
ориентировалось скорее на французскую моду, чем на придворный обед. Дело в
том, что стол Петра I не отличался особенной изысканностью. Царь более
всего ценил обильную и очень горячую пищу. Елизавета ела хотя и пышно, но
беспорядочно и не вовремя. Кроме того, она весьма строго следила за
соблюдением постов. Екатерина же была и вовсе подчеркнуто умеренна в еде.
Потому и ориентироваться усадебные хлебосолы на своих императоров н
императриц не могли.
Любопытно, что с древнейших времен обеденный ритуал включал в себя
весьма причудливые формы напоминания о смерти. Этим подчеркивалась ценность
жизни вообще и пышного обеденного стола, в частности. «Доколь текут часы
златые
<0
И не приспели скорби злые, Пей, ешь и веселись, сосед?», -
писал Г. Р. Державин.
Недаром, в дворянских столовых быстро находят себе пристанище
многочисленные натюрморты, написанные на темы жизненного изобилия или
memento пюп (помни о смерти). Кроме того, те или иные блюда обеденного
стола часто связывались со знаками зодиака. Блюда из говядины
воспринималось как знак Тельца, раки и рыба - Рыб, кушанье из почек
-Близнецов, африканские фиги.- Льва, заяц - Стрельца. В центре же такой
символической сервировки красовались соты с медом на куске дерна - дары
земли.
После того, как столовая становится в один ряд с самыми парадными
помещениями дворянской усадьбы, ее начинают особым образом украшать. Стены
этой светлой залы обычно не украшались шпалерами или модными шелковыми
тканями - они впитывают запахи. Зато широко использовались росписи и
масляные живописные полотна. Кроме натюрмортов, естественных в столовой,
здесь часто располагали картины на исторические темы или фамильные
портреты, что еще больше подчеркивало парадность помещения. В усадьбах, где
сменилось несколько поколений, столовые часто становились местом хранения
семейных реликвий. Иногда ту же размещали целые коллекции.
А вот мебели в столовых старались ставить как можно меньше - только
ту, что необходима. Стулья были, как правило, очень простые, так как
основным требованием к ним было удобство - обеды подчас длились весьма
долго. Столы же постоянно вообще могли не стоять. Их часто делали
раздвижными и выносили лишь во время обеда в зависимости от количества
гостей. Однако в середине XIX столетия огромный стол уже занимает почти все
пространство столовой.
Обязательны в столовых XVIII века буфеты-горки, на которых выставляли
различные предметы из фарфора, стекла. Той же цели служили маленькие
консольные столики, прикрепленные к стене. С накоплением семейных коллекций
такие буфеты и столики сменились большими застекленными шкафами, в которых
располагались коллекционные вещи.
Особое место в русских столовых XVIII-XIX века принадлежало фарфору.
Без него не мыслилась ни одна усадьба. Он выполнял не столько бытовую,
сколько представительную функцию - говорил о богатстве и вкусе хозяина.
Потому хороший фарфор специально добывали и коллекционировали. Специально
изготовленные на заказ фарфоровые сервизы были редкостью даже в очень
богатых домах и потому весь набор посуды собирался буквально из отдельных
предметов. И лишь к концу XVIII века фарфоровые сервизы прочно занимают
место на обеденных столах русской знати.
В большие сервизы входило множество предметов. Кроме тарелок, мисок и
блюд выпускались всяческой формы лотки, сухарницы, корзины, соусники,
сосуды для специй, солонки, чашки для крема и т.д. Потребность в них была
большая, так как ставились они у каждого прибора отдельно. Непременными в
таких сервизах были всевозможные горки для фруктов, вазы для цветов и
маленькие настольные статуэтки.
Металлической посудой в усадьбах практически не пользовались, она
была золотой или серебряной. При этом, если золотая посуда говорила гостям
о богатстве хозяина, то фарфор - об утонченных вкусах. В домах же победнее
такую же представительскую роль играла оловянная посуда и майолика.
Дворянский этикет требовал, чтобы сам обед начинался задолго до того,
как съедутся гости. Сначала составлялась подробная программа. При этом
учитывалось, что каждый настоящий обед должен быть «артиспгческим», иметь
свою «композицию», свою симметрию, свою «кульминацию». Далее следовало
приглашение к обеду, которое тоже воспринималось как торжественный и весьма
театрализованный ритуал. Часто об обеде говорили намеками, приглашали в
усадьбу не на него, а на прогулку или упрашивали продегустировать то или
иное блюдо.
После того, как программа составлена и гости приглашены, наступало
время отдавать приказания повару. В обычные дни эта обязанность лежала
целиком на хозяйке. Но в торжественных случаях отдавал распоряжения по
обеду всегда сам хозяин. Более того, во второй половине XVIII века в моде
были чисто мужские обеды. В таком обществе говорили, что «если женщина ест,
она разрушает свои чары, если она не ест, она разрушает ваш обед». Но это
больше относилось к городским обедам.
Сам стол в первой половине XVIII века мог сервироваться тремя
способами: французским, английским и русским. Каждый из этих способов
отражает национальные особенности обеденного этикета. Французская система
была самой старой. Сформировалась она еще при Людовике XIV. Именно он ввел
в столовый этикет обед в несколько перемен блюд. До него блюда подавались
на стол все сразу, уложенные в чудовищные пирамиды. Теперь же на стол сразу
выставляли только одну перемену. После того, как гости налюбовались
изысканной сервировкой, каждое блюдо несли опять на кухню, где подогревали
и разрезали.
Количество таких перемен варьировалось в зависимости от достатка
хозяина дома и назначения обеда. Так ежедневный обед французской знати в
конце XVIII века состоял из восьми перемен. Однако классическим в России
рубежа веков стал обед в четыре перемены. После каждой перемены блюд стол
накрывали заново, вплоть до пересттоания скатерти.
Кстати, скатерть, как и столовая салфетка, появилась вовсе не от
пристрастия к чистоте, но ю требований престижа. Первоначально большой
салфеткой пользовался лишь хозяин дома. Если же дом посещал знатный гость,
то ему тоже подавали салфетку, но поменьше. Как и на всех престижных вещах,
на салфетке принято было вышивать монограмму хозяина. Сначала салфетку
вешали через левое плечо. А когда распространилась мода на большие
воротники - повязывали вокруг шеи. Даже в начале XIX века нередко на край
стола стелили одну длинную салфетку, чтобы все сидящие за столом могли
пользоваться каждый своим участком.
Первую перемену во французской системе сервировки стола составляли
суп, легкие холодные и горячие закуски и горячие блюда, приготовленные по-
иному, чем горячее следующей перемены (если, например, потом будет мясо, то
в первую перемену подавали рыбу). Вторая перемена должна заключать в себе
два противостоящих друг другу блюда:
например, жаркое (мелко нарезанное жареное мясо) и мясо, зажаренное
большими кусками, дичь или птица целиком. Третья перемена - салаты и
овощные блюда. Четвертая - десерт. В самом конце подавали сыр и фрукты.
Английская система сервировки, которая начинает распространяться в
России с середины XIX века, требует, чтобы все блюда подавались на стол
сразу без разбора. Потом подаются лишь жаркое и пирожное. При этом, перед
каждым
г.
участником застолья ставилось блюдо, которое он должен был разложить на
всех. Получалось некое «стихийное хозяйничание» с передачей тарелок и
обслуживанием рядом сидящих дам, совсем на современный манер
Но все же более всего была принята в дворянской России своя, русская
система сервировки стола. Здесь гости садились за стол, на котором вообще
не стояло ни одного блюда. Стол украшали исключительно цветами, фруктами и
прихотливыми статуэтками. Потом, по мере необходимости, на стол подавались
горячие и уже разрезанные блюда. Автор «Поваренных записок» рассуждает в
конце XVIII века: «Лучше подавать кушанья по одному, а не все вдруг, и
принеся прямо из кухня тот же час кушать, то бы служителей потребно меньше,
и платье облито было реже». Постепенно русская система, как самая
рациональная, получила распространение и в Европе.
В создании русской праздничной сервировки стола принимали участие
выдающиеся художники. Особенно тщательно выстраивалось начальное украшение.
Его основу составляли, так называемые «десертные горки», которые занимали
весь центр стола. Выполняли их из крашеного сахара, папье-маше, серебра,
минералов и драгоценных камней. Во второй половине XVIII столетия такие
украшения (их называли по-французски «филе») изготовляли вместе со всем
столовым сервизом. Из отдельных фарфоровых фигурок, украшавших стол,
особенно популярными были группы детей-садовников. Часто они поступали в
продажу чисто белыми, без росписи, чтобы естественно гармонировать с белыми
скатертями и белыми фарфоровыми столовыми приборами.
Чисто русские обеды не начинались сразу за столом. Перед обедом
всегда следовала закуска. Французы называли такой обычай «пищей до пищи».
Закусывали не в столовой, а в буфетной, или на отдельном столике-буфете,
или (во Франции) подавали на отдельных подносах. Здесь, как правило, было
несколько сортов водки, сыры, икра, рыба, хлеб. Принято было сначала
закусывать мужчинам без дам, чтобы последние не стесняли их в употреблении
крепких нагоггков. И только некоторое время спустя дамы во главе с хозяйкой
дома тоже присоединяются к закусывающим. Особым лакомством во время закусок
были устрицы. Часто все застолье устраивалось ради этого блюда.
Безграничная любовь к устрицам считалась чем-то вроде модной болезни.
Да и заканчивались обеды не сразу, постепенно. В самом конце застолья
подавались «небольшие стаканчики из цветного хрусталя или стекла» для
«полоскания после обеда во рту». Затем все переходили в гостиную, где уже
был готов поднос с чашками, кофейником и ликером.
Вообще пили за столом немного. Во многих домах при ежедневных обедах,
в которых участвовали, например, «пять мужчин, за месяц выпивают бутылку
горькой английской и полшгофа - редко штоф - сладкой». Потому для русского
путешественника XIX века англичане и, особенно, американцы выглядели
беспробудными пьяницами. Во Франции за обедом принято было пить
разбавленное вино. В России и Англии вина не разбавляли. Кроме того, всегда
пили неразбавленными особо редкие вина, которые перед десертом разливал сам
хозяин каждому гостю в отдельности.
Каждое вино имело свое место в очередности торжественного стола. К
супу и пирогам («пастетам») подавали крепленое вино. К рыбе - белое
столовое (причем, к каждому виду рыбы - свое). К основному мясному блюду
(или дичи) -красное столовое вино (медок или шато-лафит; к ростбифу -
портвейн, к индейке - сотерн, к телятине - шабли). И после кофе, к десерту
- ликеры. Сладкие испанские и итальянские вина среди ценителей считались
грубыми и почти всегда исключались. Кроме того ни один гурман не станет
пить красное вино, как более терпкое, до белого, чтобы не испортить вкуса.
Шампанское же вообще почитали символом праздника и пили во время всего
обеда.
Крайняя театрализация дворянского быта в XVIII веке привела к
появлению в усадьбах нескольких спальных комнат. Парадными спальными-
гостиными никогда не пользовались. Это были чисто представительские
комнаты. Днем отдыхали во «вседневных опочивальнях». Ночью спали в личных
спальнях, которые располагались в личных покоях хозяина, хозяйки и их
детей.
Здесь, в спальне начинался и завершался день владельцев усадьбы. По
православной традиции отход ко сну всегда предварялся вечерней молитвой.
Вообще, до распространения в России идей Просвещения дворяне были очень
набожны. Во всех комнатах усадьбы, не считая специальной молельной,
обязательно висели иконы с лампадами. И правило это распространялось и на
парадные залы и на личные покои.
В спальне же находились особо почитаемые в семье иконы. Чаще всего
это были иконы с образом Божьей Матери. Благочестпвость хозяев выражалась в
обильном украшении икон. Для них заказывали дорогие серебряные к золотые
оклады, отделанные чеканкой, гравировкой, камнями. Особо дорогие иконы
предпочитали лично украсить шитым бисером или речным жемчугом окладом.
Часто среди крепостных усадебных мастеров были свои иконописцы. А местную
церковь и всех ее служителей помещик, как правило, содержал за свой счет.
Естественным украшением усадебных спален служили многочисленные
драпировки из дорогих тканей (штоф. брокатель, атлас, гродетур). Из таких
же тканей делались пышные завесы на окна, надкроватные балдахины,
украшавшиеся букетами из перьев («перенными букетами»). Обильный
растительный орнамент оставила в дворянских спальнях эпоха барокко. Мягкую
мебель для сидения здесь старались обивать такой же тканью, создавая, таким
образом, гарнитур.
Такой гарнитур логично дополняли изящные кресла и маленькие
«нахтышные» (ночные) столики. На них -подсвечник, редкое издание Евнгелия,
томик сентиментального романа. В самом же центре будуарной части спальной
комнаты ставили небольшой чайный столик, на мраморной столешнице которого
располагали небольшие сервизы - «эгоист» (на одного человека) и «тет-а-тет»
(на двоих).
