Культурология

Контрольная работа по культурологии.

Тема: «Домострой» как энциклопедия домашнего хозяйства и моральных норм 16

века».

Задание № 1.

1. Майоров Г.Г. Этика в средние века. Москва, 1986 год.

2. Косидовский З. Сказания евангелистов. Москва, 1987 год.

3. Даркевич В.П. Народная культура Средневековья. Москва, 1988 год.

4. Гуревич А.Я. Средневековый мир. Культура безмолвствующего

мельшенства. Москва, 1990 год.

5. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. Москва, 1987 год.

6. Бычков В.В. Малая история византийской эстетики. Киев, 1991 год.

7. Лазарев В.Н. Византийское и древнерусское искусство. Москва, 1987

год.

8. Лурье Я.С. Русские современники Возрождения. Москва, 1983 год.

9. Соловьев В.С. Сочинения, том 1. Москва, 1988 год.

10. Поляков Л.В. Отечественная общественная мысль эпохи средневековья.

Киев, 1988 год.

11. Булгаков С.Н. Исследования о природе общественных идеалов. Москва,

1911 год.

12. Бердяев Н.А. Смысл творчества. Париж, 1985 год.

13. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Париж 1955 год.

14. Федотов Г.П. Рождение свободы. – Новый мир, 1989 год, №4.

15. Ключевский В.О. Письма. Дневники. Афоризма и мысли об истории.

Москва, 1968 год.

16. Яковлев А.Н. Против антиисторизма. – Литературная газета, 1972 год,

№46 от 15 ноября.

17. Орлов А.С. Древняя русская литература 11 – 16 веков. Москва, 1982

год.

18. Очерки русской культуры 13 – 15 веков Москва,1969-1970 годов. Части

1-2.

19. Забелин И.Е. Домашний быт русских царей в 16 – 17 веках. Москва,

1895 год.

Задание № 2:

План:

1. «Домострой» как литературный памятник.

2. Нормы морали 16 века.

3. «Домострой» как энциклопедия домашнего хозяйства.

4. Значение «Домостроя» в жизни общества.

Дом вести – не лапти плести.

Эта народная мудрость сжато выражает отношение русского человека к

Дому – одновременно и хозяйству, и помещению, и его насельникам – в

соответствии с многовековой традицией, которая не укладывается в

схематические представления современных нам систем, идей или концепций. Дом

вести – государю, то есть одновременно и гражданину (иконное значение слова

государь), и хозяину, и господину. Взаимообратимость понятий о

«государстве» типична для средневекового представления о человеке: это

понятие начинает и завершает весь круг земных обязанностей человека – он и

господин и раб одновременно. Все зависит от отношения его к другим людям в

общей цепи социальных признаков.

С Домостроем в истории русской культуры связаны многие легенды и

мифы – верный признак значительности и значимости этого памятника

национального самосознания, как бы вдруг возникшего на излете

средневековья. Подобные легенды отражают историю самого текста, а мифы –

его восприятие, но – восприятие нашего времени.

Если «понять – значить простить», то понять эпоху, в которую создан

памятник литературы, прежде всего и значит правильно оценить значение его

для того времени, когда он возник. Но тогда и окажется, что прощать-то

некого, да и не за что. Все хорошо в свое время... время оценит... но время

и сохранит...

Время сохранило нам Домострой.

Неопределенность и некая многозначность содержания Домостроя

объясняется происхождением памятника, типичного для средневековой

литературы памятника нравоучительной литературы. Нравоучительной – а это

прежде всего значит, что повествовательный элемент в нем подчинен

назидательным целям поучения и прорывается в текст только вместе с народной

речью, да и то лишь в виде исключения. Это значит также, что каждое

положение аргументируется ссылками на освященные традицией образцовые

тексты, главным образом – тексты Священного Писания, но не только его.

Домострой отличается от других средневековых памятников как раз тем, что в

доказательство истинности того или иного положения приводятся также

изречения народной мудрости, еще не отлившиеся в тысячеустом употреблении в

законченность современной пословицы. Это значит, наконец, что

прагматический характер изложения нацелен в Домострое прежде всего на

подачу информации, обычно посредством тех же истин Писания, под оценивающим

углом которых рассматривались все вообще проявление жизни, масштабом

которого они измерялись и в котором видели образцы. Непосредственность

чувства, искренность и упорное стремление к утверждению нравственного

идеала одухотворяет Домострой.

Литературная традиция, породившая Домострой, идет от древних

переводов на славянский язык христианских текстов нравственного характера,

особенно почитавшихся в Новгороде. Именно здесь долго сохранялись и

условия, способствовавшие тем отношениям церкви с властью, а их обеих – с

подданным, которые отражены в Домострое: «справедливая», праведная вера,

скрепляющая прерогативы власти своим авторитетом, «очищающая» ее.

Духовность как естественная потребность личности, живущей в жестоком мире

средневековья.

Это обстоятельство не нужно оставлять без внимания: Домострой в

момент своего сложения является порождением самой демократической и

социально свободной по тем временам территории Руси. Перед нами не просто

«экономия» (таково точное значение кальки – слова «домострой»), она

проникнута нравственными характеристиками в отношениях между людьми,

которое составляет население Дома. Христианская мораль в отточенных

определениях отцов церкви накладывается на бытовые подробности жизни – и

тем самым как бы ограничивает возможности человека, подчиняя их

общепринятым нормам этой жизни.

В основе текста Домостроя лежит несколько традиционных для

средневековой литературы жанров. Это объясняет и сложность состава, и

частую противоречивость нравственных рекомендаций книги.

Духовность Дома и рассчитанность быта, исходящие из самого простого

чувства, с которым рождается человек – из стыда. Вся нравственность и

вырастает из чувства стыда, - эти слова В.С. Соловьева вполне отражают

содержательную сущность средневекового Домостроя. Стыду присуще формальное

начало долга, и только исполненный долг ведет к благу, у него есть цель,

созидательная цельность личности (целомудрие), а человеческая цельность –

это и есть норма средневековой этики, именно она очерчивает границы

«недолжного, или греха».

Отталкиваясь от природного чувства стыда, средневековой канон

воспитания формирует культурный тип человека, удачно соответствующий

условиям этой жизни. В таком смысле Домострой – вполне обычная часть

«практической философии» средних веков, ведущих свое происхождение от

хорошо известных тогда книг Аристотеля.

Этика Домостроя построена не на запретах Нагорной проповеди, она

обращается к чувству стыда, которое при умелом воспитании может породить в

человеке множество добродетелей в нравственных, социальных и идеальных

(религиозных) их ипостасях. Именно так, как описал их Соловьев в своей

схеме: жалость и благоговение, надежду, любовь и веру, умеренность,

мужество и мудрость. Стыд развивается в совесть, в чувство собственного

достоинства (честь), в аспектизм. Жалость порождает альтруизм,

справедливость и милосердие – с теми же степенями повышения качества, что

зависит уже от возраста, положения в обществе и личных способностях

человека. Кругами от этих добродетелей идут производные: великодушие,

бескорыстие, терпеливость, щедрость, терпимость, правда…

Человек средневековья нравственно развивался долго, постепенно

вовлекаясь в жестокую ранжировку моральных норм. Внутренняя выводимость

добродетелей – одна на основе другой – побуждала к развитию личных черт,

пластично входящих в потребности общественной среды. Личное и общественное

еще не были антагонистичны, поддаться давлению извне - не означало сломить

свое, индивидуальное ценное. Учились не по писаным нормам – оп образцам.

Образей поведения – в бытии и в быту, а именно это и создавало

нерасторжимое единство экономики (быт) и нравственности (идеал Бытия).

«Благословляю я, грешный, и поучаю, и наставляю, и уразумеваю

единственного сына своего и его жену, и детей их, и домочадцев – следовать

христианским законам, жить с чистой совестью и по правде, в вере соблюдая

волю божью и заповеди его, а себя, утверждая в страхе божьем и в праведном

житии, жену наставляя и домочадцев своих не понужденьем, не битьем, не

тяжкой работой, а словно детей, что всегда в покое, одеты и сыты, и в

теплом дому, и всегда в порядке». Такие поучения давал отец сыну, который

вступал в законный брак в середине 16 века. Семья сына должна строго

следовать законам данного писания и благополучие в семье зависело от того,

как все домочадцы соблюдают правило морали: «Если ж писание моего не

примете, наставлению не последуете, не станете жить по нему и поступать не

будете так, как здесь сказано, дадите ответ за себя сами в день Страшного

суда, а я вас на благополучную жизнь, и размышлял, и молил, и поучал, и

писал вам. Если же примите простое мое поучение и ничтожное наставление со

всей чистой душой и прочтете, прося, насколько возможно, у Бога помощи и

разума, и коли Бог вразумит, претворите их все в дело, - будет на вас

милость божья и до окончания века. И дом ваш, и чада ваши, имение ваше и

богатство, какие вам Бог послал благословением и за ваши труды, - да будут

благословенны и преисполнены всяческих благ во веки веков».

Текст Домостроя составлялся постепенно, из разных источников, во

многих местах. Сначала переводили с греческого языка и переписывали

нравоучительные высказывания и «Слова» святых отцов, особенно Иоанна

Златоусова. Потом составляли из них сборники, известные под разными

названиями, сменявшими друг друга: Златоуст, Златоструй, Златая цепь…

Измарагд, по-гречески «смарагд», то есть изумруд. Сжатое изложение этих

«слов», наиболее интересных, и составило первую часть Домостроя.

Большинство изречений и советов, собранных здесь, не только не являются

русскими по форме, они вообще выражают не свойственный русской среде дух

«монашеского православия». Таковы назидательные речи Ефима Сирина, Афанасия

Александрийского, Василия Великого, Иоанна Златоусова, Нила Синайского и

др., переведенные на славянский язык лишь в 10 веке. Именно из этих

поучений вышли некоторые мотивы Домостроя, осуждаемые сегодня: унижения

женщины, суровой аскезы, жестоких форм воспитания. Первый из этих мотивов,

связанный с отношением к женщине, как бы отталкивался от эротики

ветхозаветных текстов, отцы церкви в своей преувеличенной стыдливости

давали чересчур одностороннюю характеристику женщине. Совсем иначе

Домострой, там, где уже не наблюдается прямой связи с патристикой:

домострой расширяет функции «жены», и социальные и гражданские, как хозяйки

дома, равноправной с господарем личности, подотчетной только ему.

Домострой – это обращение человека к миру и людям, но не

непосредственно, а через отношение к Богу. Средневековое общество не знало

иных отношений идеальной жизни. Культура Домостроя – еще культура культа,

это, несомненно. Она духовна по преимуществу. Таков сложившийся в течение

столетий родовой миф, который расшифровывается каждодневно, в практических

действиях человека. «Если муж сам не учит добру, то накажет его бог, если

же и сам творит добро, и жену и домочадцев тому учит – примет от бога

милость: Если муж сам того не делает, что в этой книге писано, и жены не

учит, и слуг своих, и дом свой не по-божески ведет, и о своей душе не

радеет, и людей своих правилам этим не учит, - и сам себя погубит в этой

жизни и в будущей и дом свой, и всех остальных с собою. Если же добрый муж

радеет о своем спасении и жену и чад своих наставляет, как и слуг своих,

всякому страху божию учит и достойной христианина жизни, как здесь

написано, то со всеми вместе во благоденствии и по-божески жизнь свою

проживет и милости божей удостоится.

Было отличие Домостроя от других собирательных памятников 15 – 16

веков: Домострой собирает все советы свои вокруг Дома. Религиозное,

приравненное в нем государственному, как бы спускается с небесных высот,

достигая первейшей своей ячейки – семья,, и тем самым подчеркивает значение

семьи как основы и общества и государства. В книге описывается состояние,

при котором остается еще важней государства, обычай ценней закона, человека

же чтят по делам его, а не по чину.

Первая часть книги оправдывает необходимость всех остальных. Она

освящается их авторитетом Бога и веры. Символические отношения между Отцом

и Сыном и их совместное отношение к Духу Святому таинственной формулой

раскрывают все содержание памятника, христианская вера в Единого бога

снимает как языческое многобожие, которое в остатках существовала до 15

века. Укрепление христианства и становление монархии шли параллельно,

зависело одно от другого, вырабатывало необходимые термины и символику.

Однако старая вера русского человека еще остается, и это особая вера:

«Конечно, это – детская, наивная вера, но ведь все-таки она давала ему

различие между добром и злом, учила жить по правде, по долгу, по-божески.

Она воспитывала ту дивную красоту народной души, которая запечатлела и в

русской истории, и житиях русских святых, и в русской литературе, и

искусстве. Благодаря ей народ вынес и выносит на плечах своих крест и

своего исторического существования, и татарщины, и московской

государственности, и петербургского периода, и свой идеал, свое

представление о праведной жизни выразил, дав себе наименование «святая

Русь», то есть, конечно, не почитая себя святым, но в святости видя идеал

жизни».

Давно замечено, что утверждаемые в Домострое нравственные нормы лишь

формально связаны с этикой христианства: это христианство по плоти, а не по

духу, согласно обряду, а не веление души и духа, изменчивым обстоятельством

бытия. «Похвала от людей» на первом месте, а личная совесть (или стыд) –

производное от общественного осуждения или похвалы.

Мир Домостроя таков, что «парадигму личности» – совершенно

отвлеченное понятие, присущее современному сознанию, - создают в нем не

социальные и культурные признаки отношения человека к различным классам,

группам, партиям, профессиям и прочие, а, наоборот, цельность личности как

бы временно «снимает» с себя те или иные признаки свои в угоду и на потребу

цеху, обществу или государству, понимаемым всего лишь как формы воплощения

и временного пребывания все той же, основной для средневековья, ипостаси

социального пространства – семьи, Дома. Именно в таком приоритете семьи как

социальной ячейки общества и видят современным нам радикалы покушение на

прогрессивные идеи государственности. Их наводила на такую мысль сама

терминология: Домо-строй. Почему Дом? Почему – только «дом»?

Потому что на рубеже 15 – 16 веков один лишь Дом и оставался единящей

множество людей социальной силой, абсолютной в своих проявлениях. Из «дома»

произрастает и общество – общественная среда, которая, все, более сгущаясь

в социальных связях, порождала затем государство. Перенос самих терминов:

господарь – государь – сударь и прочих – показывает это постепенное

развитие вторичных социальных связей, основанных на корне «Дома». Не

забудем, что в те времена важнее казалось то, что лежит в основе, что

является «основным» – не обязательно «главным», но – основным.

Государство создает равновесие самостоятельных и одинаково сильных

элементов – классов. Долгое время это было ненужным вследствие однородности

и простоты социальных групп земледельческого населения. Отсюда же полагал

В.С. Соловьев, «самое слово государство – господарство – в первоначальном

своем значении указывает на домовладыку, который, конечно, не был

представителем равновесия борющихся домочадцев, а был полновластным

хозяином родового общества. Даже там, где единовластие не было на деле, оно

оставалось в олицетворяющем представлении о слове». Это определяло границы

допустимых свобод человека. Из двух равноценных ипостасей «свободы»:

абсолютная ценность личности, то есть души, и свобода выбора пути –

средневековье ограничивалось принудительным воспитанием первой и исключало

второе, то есть права на самостоятельный выбор пути. «Свобода мысли в

истории новых веков сменила свободу веры, как либеральная – то есть

минималистическая – концепция государства заняла место феодального

плюрализма власти. Вернее, произошла перестановка ударений. Как будто бы

новая черта свобод преемственно связана со старой. Свобода веры

предполагала свободу неверия. Но когда свобода неверия (сомнения,

исследования) становится центральной, меняется все человеческое содержание

ее» – такова диалектика развития.

Надежда на полную свободу оказывается иллюзорной. Диалектика общественного

развития постоянно переосмысляла отношение общества и государства, семьи и

государства, человека и общества. «Наращение» политической силы русского

государства происходило за счет ослабления общества – и тогда естественным

обеспечением социальной жизни оставалась семья, напрямую связанная с

государством. Последовательность степеней «господарства» идет от хозяина

дома, главы семьи, и завершается хозяином целой империи.

На основе поисков общего словесного корня, возникают термины, разводящие по

сторонам ипостасии семейной, социальной и государственно важной жизни: муж

и мужик и мужчина, жена и женка и женщина. Да и сама эта жизнь на изломе

средневековья представляет столь же зыбко, неопределенно, в разных своих

проявлениях: живот, житие или собственно жизнь – в непонятных сплетениях

смысла, как бы еще прорастая из общего корня – рода, семьи, дома.

Больше всего отражается в этом уважение к человеку, к труду и к

нравственности, которые все – одинаково «от бога». И быт – отражение бытия,

не больше, он и ценится только за это – как воплощение высокой ценности

Духа. В таких понятиях и воспитывался средневековый европеец – не только

русский, но и русский также: на конкретных предметах

быта. В истории России домашний быт народа составляет основной узел, по

крайней мере в

1. Соловьев В.С. Собрание сочинений, т. V. М. Б/г., с. 519.

2. Федотов Г.П. Рождение свободы. - Новый мир, 1989 год, № 4, с 226

его уставах, порядках, в его нравственных началах кроются основы всего

общественного строя земли.

Так глава 24 гласит: « В домашнем хозяйстве и всюду, всякому человеку,

хозяину и хозяйке, или сыну и дочери, или слугам, мужчинам и женщинам, и

всякому мастеровому человеку, старому и малому, и ученикам любое дело

начать и рукодельничать: или аду и питье готовить, или печь что и разные

припасы делать и всякое рукоделье и ремесло, и приготовясь, отчистясь от

всякой грязи и руки начисто вымыв, прежде всего – святым образом

поклониться трижды в землю, а если болен – только до пояса, а кто может –

«Достойно есть» произнести, так, благословясь у старшего, и молитву Исусову

проговорить, да, перекрестясь, и молвит: «Господи, благослови, Отче!» – с

тем и начать всякое дело, тогда ему божья милость поспешествует, ангелы

незримо помогают, а бесы исчезнут, и дело такое Богу в честь, а душе на

пользу.

А есть и пить с благодарностью – будет сладко, что впрок сделано, то мило,

делать же с молитвой и с доброй беседой или в молчании, а если во время

дела какого раздастся слово праздное и непристойное, или с ропотом, или со

смехом, или с кощунством грязные и блудливые речи и песни бесовские да

игра, - от такого дела и от такой беседы божья милость отступит, ангелы

отойдут в скорби, и возрадуются бесы, видя, что волю их исполняют безумные

христиане. И приступят тут лукавые, влагая в помысел всякую злобу, вражду и

ненависть, и подвигнуть мысли на блуд и на гнев и на всякое кощунство и

сквернословие, и на всякое прочие зло, - и вот уже дело, еда и питье, не

спорится, и каждое ремесло и всякое рукоделие не по-божески свершается,

Богу во гневе, ибо не благословенное людям не нужно, не мило, да и не

прочно оно, а еда и питье не вкусны и не сладки, только дьяволу да слугам

его и угодно, и радостно, А кто еду и питье и какое еще рукоделье не чисто

исполнит, и в ремесле каком что украдет, подмешает, подменит или соврет и

притом побожится ложно: не настолько сделано или не в столько стало, а он

врет, - так те все дела не угодны Богу, и тогда запишут их беседы, и за это

все взыщется с человека в день Страшного суда. И хозяин обманул, и людям

навредил, да и впредь никто ему не поверит. А если что сотворил не по

правде или приврал и выклянчил, или выторговал обманом, - благословен

подобный доход, не надежен, и милостыня с него неприятна Богу. От праведных

же трудов и от чистых доходов и себе надежно, и Богу достойно дать, и такая

милостыня Богу приятна. А сам человек Богу угоден и людьми почтен, всякий

ему во всем доверяет: и в этом мире добрыми делами Богу он угодит, и в

будущей жизни во веки царствует».

Памятник классической литературы – Домосторой – каждое новое поколение

читателей воспринимает по-своему. Сегодня мы уже не видим в Домострое

однозначное отрицательных характеристик, но – в зависимости от установки –

полярно оцениваем положительные его черты.

Для одних это – возвращение к принципам «мещанской морали», которые

оказываются необходимыми в известные моменты: «Не кради, не бей жену, не

пей, соседей не обманывай, не хватайся за оглоблю при каждом вопросе, не

сморкайся в скатерть, когда тебя в гости позовут и т. д.». В сущности, весь

набор порядочности человеческой и есть мещанская мораль. Она не

руководствуется стремлением передать человечество – ну, и что же, разве

только то хорошо, что ведет на баррикады? В ней заложены человеческие

вечные ценности, и самое главное – здравый смысл.

Другие воспринимают традиции Домостроя глубже и основательнее. В трудах

русских философов представлено объяснение многих особенностей русского

мировоззрения – на фоне проблем, затронутых в Домострое. Не говоря уж о

славянофилах, даже рьяные западники, как это ни парадоксально, упрекая

своих современников во многих пороках и слабостях, по существу, сожалели о

тех временах, когда у их соотечественников были «домашний очаг», «привычки

и правила», «симпатия и любовь», - а теперь «все протекает, все уходит, не

оставляя следа ни вне, ни внутри нас. В своих домах мы как будто на постое,

в семье имеем вид чужестранцев…»

Прежние представления о чужом и своем оказались разрушенными. Мир и Дом

поменялись местами, и Дом опрокинут в Мир, обеднив его. Утрачивая Дом,

человек становился бездомным изгоем, опустошенным бродягой. «Гулящие люди»

бродят по свету, и Мир предстает неуютным, связи разорваны, и нет ни

родства, ни природы – Рода, о котором во всех его ипостасиях так тоскуют

писатели 20 века, от Пришвина до Распутина.

«Прошлое всегда продолжает жить и действовать», - замечает Бердяев,

поскольку – «история дана нам не извне, а изнутри» – она в нас самих.

«Пафос злобной ненависти к прошлой культуре», - продолжает философ, -

объясняется незнанием этой культуры, но знать ее необходимо как историю

своего же духа, ведь «человек менял одежды и идеи, но сам изменялся мало»,

«до сих пор родовая мораль определяет нравственные оценки, до сих пор

призрачные чувства владеют людьми. Мораль племени еще сильна». Русская

философия этична и продолжает этим традиционный тип русской рефлексии, для

которой идеал важнее идеи.

От века даны твердыни и устои жизни: семья, живым, личным отношением

связывающая наше настоящее с прошлым и будущим; отечество, расширяющее и

наполняющее нашу душу содержанием душу содержанием души народной с ее

славными преданиями и упованиями; наконец, церковь, окончательно

избавляющая на от всякой тесноты, связывая и личную, и национальную жизнь с

тем, что вечно и безусловно. Итак, о

чем же думать? Живи жизнью целого, раздвинь во все стороны границы своего

маленького я,

1. Чаадаев П.Я. Статьи и письма. – Москва, 1989 год – с.41.

«принимай к сердцу» дело других и дело всех, будь добрым семьянином,

ревностным патриотом, преданным сыном церкви, и ты узнаешь на деле добрый

смысл жизни, и не нужно будет его искать и придумывать ему определение. В

таком взгляде есть начало правды, но только начало, остановиться на нем

невозможно – дело вовсе не так просто, как кажется.

Задание № 3:

Он знал и ощущал страхи и ужасы существования: чтобы иметь вообще

возможность жить, он вынужден был заслонить себя от них блестящим

порождением грез. Как ба мог иначе такой болезненно чувственный, такой

неистовый в своих желаниях, такой из ряда вон склонный к страданию народ

вынести существование, если бы оно не было представлено ему в его богах

озаренным в столь ослепительном ореоле.

/ Ф. Ницше /

В данном высказывании, немецкого философа Фридриха Ницше, речь идет

об Античной культуре. В греческой религии и искусстве он увидел два

противоположных и борющихся между собой начала – апполлоническое и

дионисийское.

Сын Зевса и Латоны Аполлон – бог Света и Солнца, покровитель искусств

и непревзойденный игрок на арфе, бог гармонии и меры, бог, возвещающий

истину и грядещее. Дионис – сын Зевса и фиванки Семелы – божество буйных

сил природы, бог экстаза, опьянения и вина. Аполлона чтили знаменитыми

Пифийскими играми, где арфисты и кифареды состязались в музыкальном

искусстве (победитель получал венок из лавра – священного дерева Аполлона).

В честь Диониса устраивались исступленно-буйные оргии, освобождение

человека от обычных запретов. Они получили название «вакханалии», от

прозвища Диониса – «Вакх».

Античная культура – культура Древней Греции и Рима – стала фундаментом всей

европейской цивилизации. Именно к ней восходят литературные жанры и

философские системы, принципы архитектуры и скульптуры, основы астрономии,

математики, естествознания. Античность, чья тысячелетняя история накопила

бесценные и зачастую непревзойденные сокровища человеческого духа, обладает

неувядающей и вечно новой прелестью.