Обряд харакири у японцев

Калужский филиал МГТУ им. Н.Э.Баумана

Реферат

На тему: "Происхождение и развитие обряда

харакири у японцев"

Выполнил студент группы САУ-31

Мацко В.В.

Преподаватель Гречишникова Н.П.

Калуга 2000г.

Содержание

1. Происхождение обряда стр. 3

2. Развитие обряда и его ритуал у японцев стр.8

3. Список литературы

стр.16

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ОБРЯДА

Говоря о харакири как о явлении, развивавшемся и пришедшем к своему

логическому завершению на японской почве, нельзя не учитывать, что и у

некоторых других народов Восточной Азии и Сибири встречались ранее

обрядовые действия, сходные и чем-то отдаленно напоминающие по сути

японское сэппуку. Стадиально их можно отнести к более раннему времени, чем

собственно харакири. Это позволяет предположить, что обряд разрезания

живота в ранний период истории народов Дальнего Востока имел более широкое

распространение и был заимствован древними японцами, которые имели

этнокультурные контакты с представителями этих народов.

Прежде всего следует обратить внимание на обряд вскрытия живота у айнов. М.

М. Добротворский описал один из способов самоубийства аборигенов Японских

островов, заключавшийся в разрезании брюшной полости (пере) и близко

напоминавший японское харакири. Харакири так же, как и пере, часто имело

вид пассивного протеста и совершалось не из отчаяния, оно имело скорее

оттенок жертвенности. М.М.Добротворский записал у айнов слово «экоритопха»,

которое означает «принести в жертву инау», или в буквальном смысле

«изрезать живот». Культ инау - застуженных палочек, часто антропоморфных

или просто длинных деревянных стружек получил распространение на Дальнем

Востоке у айнов, нивхов, орочей, а также японцев, которые преобразованные

инау называют «гохэй» или «нуса». Инау, по представлениям народов Дальнего

Востока, являлись посредниками между миром людей и «верховных божеств»

земли и воды, у которых человек просил счастья и благополучия в жизни,

спасения от стихии и всевозможных несчастий, удачи в охоте и рыбной ловле и

так далее. Применение инау разнообразно. Их использовали во время культовых

действий, при приношении жертв божествам и духам в качестве обмена или

платы за что-либо, при похоронах и праздниках; инау держали в каждом жилище

на особом месте. Как правило, перед использованием инау освящались шаманом.

В этом плане заслуживают внимания факты, говорившие о человеческих

жертвоприношениях в древней Японии. О них имеются упоминания в японских

хрониках. Чаще всего описывались жертвоприношения божествам воды и рек.

Есть сведения также о погребении людей живыми вокруг могил императоров

(могил господ), в фундаментах мостов, замков, искусственных островов и так

далее. Такие жертвы назывались «хито басира», то есть «человек-столб».

Позднее человеческие жертвоприношения были заменены. В «Энгисики»,

например, описано замещение таких жертв изображениями «канэхитогата» (в

виде человеческой фигурки из металла) и «микимари» (предназначенных для

божеств рек и воды). Это позволяет предположить, что первоначально пере

являлось актом жертвоприношения добровольного, в качестве очистительной

жертвы, или насильственного. Внимательное рассмотрение М.М. Добротворским

морского инау (атуй-инау) - застуженной палочки, бросаемой айнами в воду во

время бурь в виде жертвы божеству моря, навело его на мысль о человеческих

жертвоприношениях в прошлом. Гипотеза М.М.Добротворского подтверждается

фактом антропоморфности некоторых инау. М. М. Добротворский различал у инау

следующие части: голову с макушкой (этохко), волосами (инау-сабару) и

ушными кольцами из застуженных веревочек (нинькари) , шею (трекуф); руки

(тэки); туловище, на котором отдельно различается передняя сторона (которо)

с волосами (нуса

которге), зарубками (тохпа) «как выражением разрезывания живота» и

коротенькими застружками (кехпа-кехпа), «идущими от зарубок вверх и вниз

выражающими отвороченные вверх и вниз мягкие части передней стенки живота

(гонт акисара)», ноги. «Судя по этим частям, —пишет М.М.Добротворский,-

инау, без сомнения, суть остатки человеческих жертвоприношений».

Л. Я. Штернберг в своей работе «Айнская проблема» в основном соглашался с

предположением М.М.Добротворского о пережитках человеческих

жертвоприношений на примере с морским инау, говоря также при этом о

каннибализме у айнов. Однако в статье «Культ инау у племени айнов» он

высказывает уже сомнение относительно гипотезы человеческих

жертвоприношений и замене их деревянными инау. К противоречию в

исследованиях Л.Я.Штернберга привело существование ряда не антропоморфных

инау и инау, не имеющих зарубок вообще. Зарубки же на антропоморфных инау

Л. Я. Штернберг трактовал, ссылаясь на объяснения

самихайнов, как «брови, глаза, рот, губы или только рот, пупок и половой

орган». Подобная оценка этого явления Л.Я.Штернбергом могла быть

обусловлена временным фактором. Л. Я. Штернберг собирал свои сведения у

айнов несколькими десятками лет позднее М.М.Добротворского. «К этому

времени айны утеряли воспоминание о человеческих жертвоприношениях,

рецидивы которых Добровольский еще застал», — отмечает С.А.Арутюнов. Замена

человека или жертвенного животного жертвенным предметом, имеющим вместо

практического чисто ритуальное значение, была характерна не только для

айнов. Это явление объясняется стадиальностью развития культуры того или

иного народа при учете материального и духовного факторов. Так, например,

эвенки часто вместо шкуры оленя, забиваемого в случае несчастья в семье, в

жертву духу определенной местности вывешивали полотнище из материи

(локоптин). Монголы и некоторые другие народы кладут в особом месте «в дар»

духу перевала (местности) просто камень (обо). У японцев широко применяются

в синтоистском культе в качестве замены ре-ального предмета бумажные

полоски (гохэй) и др.

Культ инау был распространен не только у айнов и народностей бассейна

Амура. Инау или похожие на них культовые жертвенные предметы встречались и

в других областях Азии, в частности, в ее южной островной части. По этому

вопросу среди ученых существует ряд мнений, говорящих о связи инау айнов и

аналогичных изображений с территорий Сибири, Юго-Восточной Азии и даже

Северной Америки. К. Шустер считает, что это явление общее для

определенной стадии развития человеческого общества, в частности, для

палеолитического человека и его духовной жизни; оно проявилось на большей

территории, в том числе и в регионе континентальной и островной Азии: Как

противоположное можно рассматривать мнение Тории Рюдзо, считавшего инау

(нуса) японским изобретением, занесенным в древности на Японские острова из

Манчжурии и Кореи предками японцев - тунгусским племенем ямато,

переселившимся на архипелаг. В данном случае, вероятно, антропоморфные инау

получили распространение у айнов вместо человеческих жертв. Впоследствии

культ инау скорее всего распространился и на домашний культ айнов и других

народов Дальнего Востока, а также на ритуал медвежьего праздника и т. д.

Интересен факт применения дерева для изготовления айнами и другими народами

Дальнего Востока инау, хотя нельзя отрицать возможность приготовления инау

в прошлом из других материалов, в частности из глины.

Л.Я.Штернберг пишет: «На дерево примитивный человек смотрит как на

существо, имеющее душу. От деревьев, по поверьям многих амурских племен,

ведет свое происхождение человечество». И действительно, легенды, предания,

рассказы народностей Дальнего Востока приводят повествования о

происхождении этих народностей от деревьев. По одной из ламутских

(эвенских) легенд, человек, у которого сгорел дом, странствуя по свету,

вышел на берег моря. Там толпа людей стреляла из луков в дерево. Герой

легенды тоже выстрелил в дерево, и из него вышла девушка, ставшая его

женой. Их дети-ламуты. Аналогичный мотив можно усмотреть в другой эвенской

легенде, в которой говорится о голом ребенке, найденном в дупле охотниками.

Легенда о девушке, жившей в стволе дерева, есть и у ульчей. Эта девушка

считается родоначальницей ульчей. Подобные мотивы звучат также в рассказах

нивхов. По одному из них, первые люди произошли от деревьев: нивхи ведут

свое происхождение от сока, капавшего из лиственницы, поэтому их лица имеют

темный цвет, как и кора лиственницы; орок от сока березы, айны - от сока

ели.

У негидальцев Л.Я.Штернберг записал предание, по которому человек (женщина)

родился из вскипевшей смолы лиственницы. Сходный сюжет встречается в

фольклоре японцев. Здесь старый дровосек находит в бамбуковом стволе

маленькую девочку, которую затем воспитывает, как родную дочь.

Нередко с палкой или щепкой у народов Дальнего Востока ассоциировалось и

понятие о душе. Вполне возможно, что именно убеждение, что дерево -

родственник человека, сыграло определенную роль в замене человеческих

жертвоприношений деревянным инау. Можно предположить, что айны стали

жертвовать своим божествам (касатке, дельфину и т. д.) инау вместо

человека, который мог быть: пленным врагом, захваченным во время

межплеменных схваток айнов или в сражениях айнов с нивхами и тунгусо-

манчьжурскими племенами; больным или старым жителем айнского селения,

приносимым в жертву насильственно или добровольно (в этом случае человек

сам мог вспарывать себе живот). Человека, жертвуемого духам, бросали,

очевидно, в море со вспоротым животом (горлом) для того, чтобы лишить его

этим самым возможности спасти свою жизнь или показать доброму божеству

чистоту (отсутствие злых духов) жертвы. Живот жертвуемого человека мог

вспарываться не только перед погружением в воду, но и на суше, что затем

могло быть заимствовано японцами в виде самоубийства слуг на могиле

господина (дзюнси). Доказательством могут являться «кладбищенские инау»

айнов (тусири-инау, или синурахпа-инау), которые приносились в жертву не

богам, а самим мертвым.

Живот жертвы мог вскрываться и для получения крови, которая рассматривалась

иногда в качестве очистительного средства. Эвенки, в частности, считали

кровь жертвенных животных источником особой силы, могущей изгнать все злое.

Этим, очевидно, можно объяснить наличие в древних погребениях охры,

служащей заменой крови.

Возможно, что жертвы, убитые айнами на суше, затем съедались ими, подобно

жертвенным оленям или другим животным народностей Сибири, при похоронах

членов рода непосредственно вблизи могилы. На этот указывают как рассказы

самих айнов, так и многочисленные обломки человеческих костей со следами от

каменных орудий на них, находимые археологами в раковинных кучах на

территории Японии. Большой интерес представляют и некоторые моменты

похоронного обряда нивхов. Е.А.Крейнович описал обрядовое действие,

называемое нивхами «н-аур-к-ранд» (буквально «долбить живот»). Обряд

заключался в нанесении куском кремня царапины на животе покойника, лежащего

на поленнице дров и приготовленного к сожжению. Называя этот обряд

пережитком каменного века, Е.А.Крейнович отмечает, что «живого покойника

действительно вскрывали кремневым ножом, чтобы в животе не скапливались

газы и труп не корчился бы на огне». Нивхи вспарывали брюшную полость трупа

также с целью узнать причину смерти и извлечь злого духа, убившего

человека. В этом случае нивх должен был потом зашить разрезанный живот

шелковой нитью, вытащенной из халата, пишет Е.А.Крейнович. В связи с этим

можно предположить, что живот мог вскрываться для того, чтобы показать

соплеменникам, что человек свободен от всего злого и дурного, мешающего

жить индивидууму или общности. Сходные по сути действия наблюдались в свое

время также у других народностей Севера — коряков, эскимосов, алеутов и

тому подобных.

Так, А.Шренк рассказывал о шаманах, методом лечения которых был поиск

болезни («червя») в теле больного. После «нахождения болезни» шаман делал

разрез, извлекал «червя» и съедал его. Аналогичное явление было отмечено

С.Н.Стебницким у коряков. Он описал один из способов «лечения» шаманом

больного: шаман «находил» в человеке нинвита (злого духа), «разрезал» тело

больного, «извлекал» из него духа болезни, которого затем «съедал».Коряки

считали, что мертвый человек представлял для окружающих большую опасность,

так как в нем мог жить злой дух. Отсюда идут истоки ряда обрядов,

охраняющих живого человека от мертвого. По сообщению С.Н.Стебницкого, «с

целью убить нинвита трупу перед сожжением наносились удары ножом, иначе

нинвит мог причинить вред тому потомку, в котором возрождался умерший».

У коряков существовала специальная терминология, связанная с понятием

«жизненная сила», «душа». Термин «калалвын» («душа») имеет смысл

«внутренности человека», «живот», что созвучно в смысловом отношении с

японским «хара».

У чукчей в разговорном языке имеется выражение: кэлелвынчейвыткук, что

дословно может быть переведено как «пройдись по своим внутренностям», или,

в переносном смысле, «подумай про себя». Образовалось это слово от кэлелвын

внутренность, внутреннее состояние, настроение человека, и чейвыткук

расхаживать, прохаживаться.

Эвенский и эвенкийский языки дают аналогичную картину. Слово «эмугдэ» в

эвенкийском языке имеет обозначение: внутренности, нутро; разум, рассудок;

душа, сердце и так далее; однокоренное с ним «эмугдэдуви» переводится как

«подумать про себя». То же в эвенском языке. Слово «эмдъ» означает

«внутренности, нутро» — «про себя, мысленно».

В якутском языке слово «живот» обозначается тюркским «ис», «душа» -«дууба»,

«ис».

То же можно сказать об индонезийском языке: «живот» - perut; «душа» (в

значении «чувство», «воодушевление») - perusaan.

В качестве аналогии следует указать также, что у южных тувинцев пояс халата

считался местопребыванием души владельца. Наличие или отсутствие души

определялось взвешиванием пояса, которое производилось представителем

ламаистского духовенства.

Часто шаманами практиковалось просто «высасывание» духа, или причины

болезни, из тела заболевшего человека. Этот способ уже не требовал

разрезания тела больного. Может быть, именно стремлением изгнать из своего

тела злого духа или принести себя в жертву этому духу для блага всего рода

были обусловлены действия многих сибирских шаманов, наносивших себе во

время камлания удары ножом в живот. Свидетельства очевидцев, наблюдавших

шаманов, имели часто противоречивый характер. Одни из свидетелей не

сомневались в реальности подобных действий, другие называли их обманом.

Так, Н. Щукин, описывая камлание якутского шамана, характеризует его

манипуляции как грубый обман зрителей, при котором шаман пользуется

спрятанной под одеждой кишкой животного, наполненной кровью. Распоров ее,

«шаман показывает текущую кровь зрителям, которые верят, что она течет из

шаманского брюха. Иногда он надевает на брюхо несколько рядов бересты, куда

вонзив нож, ходит с ним по юрте, выдергивает его и опять вонзает его в

брюхо, испуская крики». Следующим образом повествует о камлании тунгусского

шамана П. Третьяков: «Режут себе ножом горло и живот протыкают палкой. Это

делается для умилостивления дьяволов. В давние времена шаманы после таких

фокусов показывали раны с истекающей кровью. Раны считались добрым

предвестником в деле, о котором совершалось прорицание».

Возможно, что нанесение ударов ножом в живот в более раннее время носило

реальный характер и было вписано шаманизмом вместе с другими элементами до-

шаманских культов. Позднее, вероятно, обряд был упрощен и удары в живот

стали принимать вид имитации, при которой шаман уже не распарывал себе

живот. И если некоторыми европейскими учеными прошлого это воспринималось

как мошенничество, то для народов Сибири подобные действия продолжали

оставаться свидетельством сверхъестественного, доказательством силы духа

шамана, которому помогали вынести боль и не погибнуть его шаманские духи-

помощники.

И действительно, травмы, которые себе наносил шаман во время камлания,

являлись скорее следствием психического настроя, действиями, совершенными в

момент экстаза. «Шаманов нельзя рассматривать как фокусников и плутов или

как нервнобольных людей, порождающих в болезненном состоянии свое учение»,

—писал С.М.Широкогоров, неоднократно наблюдавший чрезвычайную

нечувствительность шаманов во время камлания. С.М.Широкогоров эту

нечувствительность объяснял «вселением» в шамана его бесплотных духов-

помощников, не воспринимающих боль и передающих это качество своему

хозяину.

Классифицируя мотивы разрезания живота (имитации разрезания) или ударов

ножом в живот, можно выделить следующее: разрезание собственного тела

(живота) шаманом для оказания «помощи» соплеменникам (себе) в случае

болезни, эпидемии, стихийного бедствия, для умилостивления злых духов,

показа своей чудодейственной силы и так далее; вскрытие живота заболевшего

человека (трупа) с целью извлечения причины болезни и обеспечения тем самым

безопасности других членов рода в будущем, а умершего - в загробном мире. К

изложенному следует добавить, что у большинства сибирских народов имеется

четкое представление о важнейшей точке брюшной полости и всего

человеческого тела - пуповине. Она связывает новорожденных с телом матери;

человек и животное получают через нее от своего родителя жизненные силы;

она определяет дальнейшее существование живых существ и после ее разрыва

начинается самостоятельная жизнь родившегося. В некоторых случаях связь

человека с матерью посредством пуповины подразумевалась в виде незримой

нити. У кетов, например, считалось, что человек постоянно связан пуповиной

с Землей-матерью, которая считалась покровительницей шаманов. Поэтому

перерезание пуповины и вскрытие живота в области пупка могли

истолковываться как действия, которые были призваны прекратить человеческую

жизнь, обеспечить переход в иное состояние.

Итак, можно предположить, что представления и обряды, связанные с брюшной

полостью человека, были характерны для многих народов Азии и в общем схожи.

Возможно, эти представления относятся к древнему пласту в мировоззрении

населения континента. Трудно сказать, распространялись они с носителями

определенных культур или существовали отдельно и по какой линии шло их

развитие. Однако окончательного завершения эти представления и обряды

достигли только на японской почве, превратившись в торжественное действо по

вскрытию живота — обряд харакири.

РАЗВИТИЕ ОБРЯДА И ЕГО РИТУАЛ

У ЯПОНЦЕВ

В древний период истории Японии обряд харакири не был распространен среди

японского населения архипелага. Однако, имея уже определенные представления

о животе как главнейшем, по их мнению, пункте человеческого тела, древние

японцы, вероятно, легко смогли заимствовать айнский обряд пере. Собственно

харакири появилось относительно поздно в среде воевавших против айнов

военных поселенцев северных провинций, которые превратились впоследствии в

сословие японских воинов.

Вполне закономерен именно тот факт, что обряд начал развиваться у воинов -

людей, находившихся в постоянной боевой готовности и всегда носивших при

себе оружие — средство для ведения войны и орудие самоубийства. В.М.Мендрин

находил аналогию такого же применения оружия для лишения себя жизни в

Европе, в древнем Риме, где был распространен обычай бросаться на

собственный меч, причем также среди той прослойки общества, которая

постоянно имела при себе меч, то есть среди профессиональных воинов.

Начиная с эпохи Хэйан (IX-XII вв.), сэппуку уже становится обычаем буси,

при котором они кончали жизнь самоубийством, погибая от собственного меча.

Тем не менее обряд не был еще тогда массовым явлением. Самоубийства путем

харакири получили широкое распространение у самураев лишь в конце XII в.,

во время борьбы за власть двух могущественных родов — Тайра и Минамоо. С

этого времени число случаев харакири постоянно растет, самураи делали себе

сэппуку, чаще всего не желая сдаваться в плен или в случае смерти своего

господина.

Харакири вслед за смертью господина («самоубийство вслед») получило

название «оибара», или «цуйфуку». В древности в Японии при смерти знатного

человека вместе с ним погребали и его ближайших слуг, предметы роскоши и

так далее, дабы обеспечить его всем необходимым в загробном мире. Этот

обычай стал позднее называться «дзюнси». Впоследствии, чтобы избавить людей

от мучительной смерти при захоронении заживо, им разрешалось самоубийство

здесь же, на могиле их хозяина. Император Суйнин, правивший в начале нашей

эры, согласно преданиям, вообще запретил дзюнси а слуг, хоронимых вместе с

господином вокруг его могилы («хитогаки» — «ограда из людей»), приказал

впредь заменять антропоморфными фигурами из глины. Однако обычай смерти

вслед за сюзереном, несколько трансформировавшись, сохранился в феодальное

время и принял вид уже добровольного лишения себя жизни посредством

харакири на могиле феодала.

В соответствии с нормами бусидо самураи ни во что не ставили свою жизнь,

отдавая себя всецело служению только одному своему господину, поэтому-то

смерть сюзерена и влекла за собой многочисленные случаи оибара. Обязавшись

«отдать свои тела господину после его смерти», обычно 10—30 (и более)

ближайших слуг феодала умерщвляли себя, сделав сэппуку после его кончины.

Добровольно уходили из жизни не только вассалы феодалов, но и сами даймы.

Так, например, в день кончины сегуна Иэмицу (1651) самоубийством покончили

пять знатных князей из его окружения, которые не пожелали «пережить своего

господина».

В период междоусобных войн харакири приобретает в сословии самураев

массовый характер. Вскрытие живота начинает доминировать над другими

способами самоубийства. Как сказано выше, в основном буси прибегали к

харакири для того, чтобы не попасть в руки врагов при поражении войск

своего дайму. Этим же самураи одновременно заглаживали свою вину перед

господином за проигрыш в битве; они уходили таким образом от позора.

Одним из наиболее известных примеров совершения харакири воином при

поражении является сэппуку Масасигэ Кусуноки. Проиграв сражение, Масасигэ и

60 его преданных друзей совершили обряд харакири. Этот случай считался

самураями одним из самых благородны примеров преданности долгу в японской

истории.

Обыкновенно вслед за вскрытием живота японский воин этим же ножом перерезал

себе горло, чтобы прекратить мучения и быстрее умереть. Бывали случаи,

когда самураи или военачальники обезображивали себе перед убийством лицо

холодным оружием с тем, чтобы воины противника не смогли уже после смерти

использовать головы совершивших харакири в качестве доказательства своей

«храбрости» и военного мастерства перед господином и снискать за эту ложь

уважение и почет самураев собственного клана. Так поступил Нитта Хсисада,

воевавший против Асикага. Он, чтобы не быть узнанным врагом, перед харакири

изувечил себе лицо.

Другим поводом для сэппуку служило стремление предупредить угрожающее со

стороны феодала или правительства сегуна наказание за какой-либо

недостойный чести самурая поступок, оплошность или невыполнение приказания.

В этом случае харакири совершалось по собственному усмотрению или по

решению родственников. Производилось харакири также в знак пассивного про-

теста какой-либо вопиющей несправедливости для со- хранения чести самурая

(например, при невозможности совершения кровной мести), в виде жертвы во

имя идеи или при лишении возможности применения своих профессиональных

навыков воина в составе дружины феодала (скажем, при утере вассалитета).

Короче говоря, харакири было универсальным выходом из любого

затруднительного положения, в котором оказывался самурай.

Часто самураи совершали харакири по самым незначительным и несущественным

поводам. М. Хан описал случай сэппуку двух самураев из окружения

императорской семьи. Оба самурая сделали себе харакири после короткого

спора из-за того, что их мечи случайно задели друг друга, когда буси

проходили по дворцовой лестнице.

Подобная легкость лишения себя жизни была обусловлена полнейшим

пренебрежением к ней, выработанным при помощи дзэновского учения, а также

наличием в среде буси культа смерти, создававшего вокруг прибегнувшего к

сэппуку ореол мужественности и делавшего его имя знаменитым не только среди

оставшихся жить, но и в будущих поколениях. К тому же в феодальное время

самоубийство посредством вскрытия живота стало у воинов настолько

распространенным, что превратилось по существу в настоящий культ харакири,

почти манию, и причиной для его совершения

мог стать совершенно ничтожный повод. Харакири выполнялось разными

способами и средствами, что зависело от методики, выработанной различными

школами. Самурай, погружая оружие в брюшную полость, дол-

жен был разрезать ее так, чтобы окружающие могли увидеть внутренности

делающего сэппуку и тем самым «чистоту помыслов» воина. Живот разрезался

дважды, сначала горизонтально от левого бока к правому, затем вертикально

от диафрагмы до пупка. Таким образом, цель - самоубийство вполне

оправдывалось средством - харакири; после этого страшного ранения остаться

живым было уже невозможно.

Существовал также способ вскрытия живота, при котором брюшная полость

прорезалась в виде буквы «х». Первым движением был прорез от левого

подреберья направо - вниз. Оно проводилось самураем в сознательном

состоянии, тщательно и с вниманием, когда буси имел еще много сил для этой

операции. Второй разрез делался уже в условиях большой потери крови. Он

направлялся с нижней левой части живота вверх — направо, чтобы было легче

для правой руки. Кроме крестообразного вскрытия живота, применялись также и

другие способы. Самым распространенным было вспарывание живота посредством

косого разреза слева направо — вверх, иногда еще с небольшим добавочным

поворотом влево — вверх, или в виде двух прорезов, образующих прямой угол.

В более позднее время операция харакири была упрощена: достаточно было

сделать лишь небольшой разрез или просто ввести малый самурайский меч в

живот, используя при этом вес собственного тела. Очевидно, под влиянием

этого упрощенного способа вскрытия живота развился затем способ

самоубийства посредством выстрела в живот (тэппобара). Способ вскрытия

живота зависел в основном от самого самурая, от степени его самообладания,

терпеливости и выносливости. Определенную роль здесь также играла

договоренность с ассистентом самоубийцы, которого иногда выбирал себе

самурай для оказания «помощи» при совершении харакири.

В редких случаях харакири производилось не стальным, а бамбуковым мечом,

которым было намного труднее перерезать внутренности. Это делалось для

того, чтобы показать особую выдержку и мужество воина, для возвеличивания

имени самурая, вследствие спора между буси или же по приказанию.

Сэппуку совершалось, как правило, в положении сидя (имеется в виду японский

способ сидения, когда человек касается коленями пола, а туловище покоится

на пятках ног), причем одежда, спущенная с верхней части тела, затыкалась

под колени, препятствуя те самым падению тела после произведения харакири

навзничь, так как упасть на спину при столь ответственном действии

считалось позором для самурая.

Иногда харакири делалось воинами в стоячем положении. Этот способ получил у

японцев название «татибара» — сэппуку стоя (в естественном положении).

Живот вскрывался специальным кинжалом для харакири — кусунгобу, имевшим

длину около 25 см и считавшимся фамильной ценностью, которая хранилась

обычно в токонома на подставке для меча, или вакидзаси — малым самурайским

мечом. В случае отсутствия особого орудия для совершения сэппуку, что

бывало у самураев крайне редко, мог использоваться и большой меч, который

брался рукой за лезвие, обмотанное материей для удобства производимой

операции. Иногда обворачивалось материей или бумагой и лезвие малого меча с

таким расчетом, чтобы 10—12 см режущей поверхности оставались свободными.

При этом кинжал брали уже не за рукоять, а за середину клинка. Подобная

глубина прореза необходима была для того, чтобы не задеть позвоночник, что

могло явиться препятствием для дальнейшего проведения обряда. В то же

время, по правилам сэппуку, необходимо было

следить за лезвием, которое могло пройти слишком по-верхностно, разрезав

только мышцы живота, что могло быть уже не смертельным.

Харакири (как и владению оружием) самураи начинали обучаться с детства.

Опытные наставники в специальных школах объясняли юношам, как надо начать и

довести до конца сэппуку, сохранив при этом собственное достоинство и

проявив умение владеть собой до последнего момента жизни. Это обучение,

огромная популярность, распространение и прославление харакири в феодальном

обществе Японии давали свои результаты: дети самураев часто прибегали к

совершению обряда вскрытия живота. А. Бельсор, например, описал случай

харакири семилетнего сына самурая, совершивше- го самоубийство перед

наемными убийцами, посланными к его отцу, но убившими по ошибке другого

человека. При опознании трупа молодой самурай, желая использовать эту

ошибку для спасения жизни родителя, как бы в отчаянии, выхватил меч и

безмолвно распорол себе живот. Преступники, поверившие в этот своеобразный

обман, удалились, считая свое дело сделанным.

Для жен и дочерей воинов харакири также не являлось чем-то особенным,

однако женщины в отличие от мужчин разрезали себе не живот, а только горло

или наносили смертельный удар кинжалом в сердце. Тем не менее этот процесс

тоже назывался харакири. Самоубийство посредством перерезания горла

(дзигай) исполнялось женами самураев специальным кинжалом (кайкэн) -

свадебным подарком мужа или коротким мечом, вручаемым каждой дочери самурая

во время обряда совершеннолетия. Были известны случаи применения для этой

цели и большого меча. Обычай предписывал хоронить совершивших харакири с

оружием, которым оно было исполнено. Возможно, именно этим можно объяснить

наличие в древних женских погребениях мечей и кинжалов. В соответствии с

нормами кодекса бусидо для жены самурая считалось позором не суметь

покончить с собой при необходимости, поэтому женщин также учили правильному

исполнению самоубийства. Они должны были уметь перерезать артерии на шее,

знать, как следует связать себе колени перед смертью, чтобы тело было

найдено в целомудренной позе.

Важнейшими побуждениями к совершению самоубийства женами самураев были

обычно смерть мужа, оскорбление самолюбия или нарушение данного, мужем

слова.

Свод церемоний и правил при совершении харакири, вырабатывавшийся на

протяжении длительного времени, в общих чертах был уже оформлен при

сегунате Асикага (1333—1573), когда обычай сэппуку стал приобретать силу

закона. Однако сложный ритуал, сопровождавший сэппуку, окончательно

сформировался лишь в эпоху Эдо, когда сэппуку стало применяться официально,

как наказание по приговору суда совершивших преступление буси. Обязательным

лицом при исполнении официального сэппуку стал помощник делающего харакири

самурая - «секундант» (кайсяку, или кайсякунин), отрубавший ему голову.

История сэппуку имеет немало примеров, «когда после вскрытия живота герои

находили в себе силы, чтобы писать духовное завещание своей собственной

кровью». однако, несмотря на воспитание в духе дзэн и умение владеть собой,

самурай мог подсознательно потерять контроль над своими действиями

вследствие ужасной боли и умереть «некрасиво»: с выражением страдания, упав

навзничь, с криком и так далее, опозорив тем самым свое имя. В связи с этим

и был введен кайсякунин - ассистент осужденного на харакири, в обязанность

которого входило прекратить мучения самурая, вскрывшего живот, посредством

отделения головы от туловища.

Далее токугавские власти подтвердили и четко определили, что смерть через

харакири является почетной смертью привилегированных сословий, но ни коим

образом не низших слоев общества Японии. Законодательство досконально

определяло также строгую последовательность церемонии харакири, место ее

произведения, лиц, назначенных для проведения обряда]

сэппуку, и так далее.

В случае совершения харакири самураем, стремящимся предупредить наказание

со стороны властей или главы клана, по собственному усмотрению или решению

родственников, семья буси не лишалась его имущества и доходов, а самоубийца

добивался оправдания перед судом потомства и заслуживал почетного

погребения. Выполнение же харакири как особого вида наказания, налагаемого

за преступление, влекло за собой конфискацию имущества.

Обычно в дом к провинившемуся (перед господином или властями) самураю

являлся чиновник, который показывал ему табличку с приговором к харакири.

После этого должностное лицо, принесшее приговор, и сопровождающие его

слуги могли оставить осужденного дома или же отдать под надзор какого-либо

дайме, который становился ответственным за самурая, приговоренного к

сэппуку, и за то, чтобы тот не избежал наказания, обратившись в бегство. В

соответствии с кодексом харакири незадолго до церемонии самоубийства

происходило назначение лиц, ответственных за проведение процедуры вскрытия

живота и для присутствия при этом акте сэппуку. При этом же выбиралось

место для исполнения обряда, которое определялось в зависимости от

официального, должностного и социального положения приговоренного.

Приближенные сегуна — дайме, хатамото и васса-лы дайме, имевшие

командирский жезл, производили сэппуку во дворце, самураи низшего ранга — в

саду дома князя, на попечение которого был отдан осужденный. Харакири могло

состояться и в храме. Помещение храма или часовни иногда нанимали чиновники

для совершения харакири в том случае, если приказ на сэппуку приходил во

время путешествия. Этим объясняется и наличие у каждого путешествующего

самурая особого платья для харакири, которое буси всегда имели при себе.

Для обряда, совершавшегося в саду, сооружалась загородка из кольев с

натянутыми на них полотнищами материи. Огороженная площадь должна была

равняться примерно 12 кв. м, если сэппуку выполняло важное лицо. В

загородке имелось два входа: северный (умб ммон) ( «дверь теплой чашки»)

южная — «вечная дверь» (или сюгиемон — дверь упражнения в добродетели). В

некоторых случаях загородка делалась без дверей вообще, что было более

удобно для свидетелей, которые наблюдали за происходящим внутри. Пол в

загороженном пространстве застилался циновками с белыми каймами, на которые

укладывали полоску белого шелка или белый войлок. Здесь же иногда

устраивали подобие ворот, изготовленных из бамбука, обернутого белым

шелком, которые походили на храмовые ворота; вешали флаги с изречениями из

священных книг, ставили свечи, если обряд производился ночью, и так далее.

При подготовке церемонии харакири в помещении стены комнаты драпировались

белыми шелковыми тканями. То же делалось и с внешней стороной дома

осужденного — она обвешивалась белыми полотнищами, закрывавшими цветные

щиты с вышитыми на них фамильными гербами.

Накануне исполнения обряда, если осужденному было разрешено делать сэппуку

в собственном доме, самурай приглашал к себе близких друзей, пил с ними

сакэ, ел пряности, шутил о непрочности земного счастья, подчеркивая тем

самым, что буси не боится смерти и харакири для него — заурядное явление.

Именно этого — полного самообладания и достоинства перед и во время обряда

самоубийства — и ждали все окружающие от самурая. Кайсяку выбирался

представителями клана или самим осужденным. Обычно, в роли кайсяку выступал

лучший друг, ученик или родственник приговоренного к харакири, который в

совершенстве мог владеть мечом. Первоначально, в древности, термин

«кайсяку» применялся к охранителям господ или к лицам, оказывавшим какую-

либо помощь другим. Как сказано выше, начиная с XVII в., точнее с

периода Эмпо (сентябрь 1673 — сентябрь 1681), присутствие кайсяку при

сэппуку, проводимом по приговору суда, становится уже обязательным.

«Секундант» должен был отрубить голову осужденному, который вследствие

духовной слабости или боязни вспарывал живот лишь для видимости, или

самураю, который просто не мог довести харакири до конца, не имея на это

физических сил.

Самурай, приглашенный на обряд сэппуку в качестве кайсяку, должен был

выразить готовность быть полезным в этом деле, но ни в коем случае не

изображать печали на лице; это было равносильно отказу, причиной которого

было недостаточное искусство владения мечом, что рассматривалось как

бесчестие для воина. "Секундант", выбранный осужденным, обязан был

поблагодарить его за оказанное доверие и высокую честь. Кайсяку не должен

был употреблять в ходе совершения сэппуку собственного меча, а брал его у

осужденного, если тот об этом просил, или у своего дайме, так как в случае

неудачного удара вина за это ложилась на меч владельца.

Кайсяку, как правило, помогали один-два человека. Первый подавал

приговоренный на белом подносе малый самурайский меч, в обязанности

второго входило преподнесение свидетелям отрубленной головы для дознания.

Накануне церемонии харакири составлялся список лиц, которые, согласно

правилам, должны были присутствовать на месте совершения сэппуку. Это были

1—2 главных советника дайме (каро), 2—3 второстепенных советника (енин),

2—3 моногасира — приближенных 4-й степени, заведующий дворцом (русуи, или

русубан), 6 прислужников 5—6-го ранга (если осужденный вверялся надзору

князя), 4 самурая низшего ранга, которые приводили в порядок место

исполнения сэппуку и погребали тело (если просьба родственников осужденного

о выдаче им останков была отклонена). Число прислужников зависело от ранга

приговоренного. В случае осуждения харакири в пределах клана (то есть если

самурай осуждался на харакири не правительством сегуна, а собственным

господином — феодальным князем) осужденному помогали 2—3 прислужника.

В качестве свидетелей выступали общественные цензоры, главный из которых

объявлял осужденному приговор непосредственно перед собственно харакири и

затем сразу же покидал место, на котором должно было делаться сэппуку.

Второй цензор оставался, чтобы засвидетельствовать исполнение приговора.

Представители власти удостоверяли не только смерть, но и строгое соблюдение

всех церемоний и формальностей при харакири самурая. Важными считались

мельчайшие подробности, каждый жест и движение были строго определены и

регламентированы.

В соответствии с ритуалом кайсяку и его помощники одевали свои

церемониальные одежды (в случае осуждения преступника правительством), при

харакири самурая из их собственного клана — только кимоно и поясную одежду

— хакама. Хакама перед исполнением сэппуку подворачивалась. При харакири

самурая высокого ранга «секунданты» обязаны были надевать белые одежды.

Прислужники надевали пеньковое платье и также подворачивали свои хакама.

Перед чтением приговора осужденному приносили на большом подносе смену

платья, которое надевалось после его прочтения. Во время сэппуку буси был

одет в белую одежду без гербов и украшений, которая рассматривалась и

погребальное платье. Она называлась «синисодзо («одеяние смерти»).

После того, как подготовка и осмотр места харакири были завершены, а

кайсяку и присутствующие при сэппуку проэкзаменованы на знание церемонии,

наступал главный момент обряда. Обстановка проведения харакири требовала

торжественности и должна была быть «красивой». От присутствующих же

требовалось относиться к осужденному со вниманием и уважением.

Хозяин дворца (дома), в котором проводилась церемония, вел цензоров к

месту, где зачитывался приговор, при этом этикет требовал, чтобы свидетели

были одеты в церемониальное пеньковое платье и шли с двумя мечами. Затем

приводили осужденного, окруженного сопровождающими его лицами: моногаси шел

спереди, енин — сзади, шесть прислужников 5—6-го ранга — по бокам.

После того как все рассаживались по местам, главный цензор, не глядя в

сторону преступника, начинал чтение приговора, стараясь делать это ровным

голосом, дабы придать спокойствие и твердость присутствующим. Осужденному

разрешено было сказать главному свидетелю то, что он хочет, однако если его

речь была сбивчива и несвязна, цензор клана (главный свидетель) делал знак

прислужникам, и те уводили приговоренного. В случае если осужденный просил

письменные принадлежности, чтобы изложить свою последнюю волю, приближенные

дайме должны были ему отказать, так как это запрещалось законом. Затем

главный цензор покидал место совершения сэппуку, и сразу же после прочтения

приговора он должен был приводиться в исполнение, чтобы мужество не

изменило со временем осужденному.

Прислужники во время чтения приговора сидели справа и слева от осужденного.

В их обязанности входило не только всячески помогать приговоренному к

харакири самураю, но и убить его (отрубить голову или заколоть) при попытке

к бегству кинжалами, которые прислужники прятали у себя за пазухой.

Осужденный входил в загороженное пространство (если харакири совершалось в

саду) через северный вход и занимал свое место для исполнения сэппуку,

садясь лицом к северу. Возможно было и обращение лицом к западу с

соответствующим оформлением места исполнения сэппуку. Кайсяку со своими

помощниками входил через южные ворота, становился слева сзади, спускал с

правого плеча свои церемониальные одежды, обнажал меч и клал ножны от него

сбоку, делая все так, чтобы этого не видел приговоренный. Другой ассистент

в это время преподносил осужденному на подносе кинжал, а прислуживающие

самураи помогали сбросить одежду и обнажить верхнюю часть тела. Совершающий

харакири брал предложенное ему оружие и делал один (или более, в

зависимости от способа) прорез в брюшной полости, стараясь перерезать мышцы

и кишки по всей ее длине. Производить эту операцию следовало без

поспешности, уверенно и с достоинством. Кайсяку внимательно должен был

наблюдать за происходящим сэппуку и вовремя нанести окончательный удар

умирающему. В зависимости от договоренности и условий совершения харакири

выделялись несколько моментов для отсечения головы: когда «секундант»

отходит, поставив поднос с кинжалом перед буси, когда сужденный протянет

руку для того, чтобы взять поднос (или, согласно ритуалу, поднимает поднос

ко лбу), когда самурай, взяв кинжал, смотрит на левую сторону живота; когда

осужденный наносит себе удар кинжалом (или делает прорез живота). В

некоторых случаях кайсяку ждал момента потери сознания и только тогда

отрубал осужденному голову. Особо важно было для кайсяку не упустить нужный

момент для отделения головы от туловища, так как очень трудно обезглавить

человека, потерявшего способность владеть собой. В этом и заключается

искусство кайсяку. При совершении обряда харакири обращалось также внимание

на «эстетическую» сторону дела. Кайсяку, например, рекомендовалось нанести

умирающему такой удар, при котором отделившаяся сразу от туловища голова

все-таки повисала бы на коже шеи, так как считалось некрасивым, если она

покатится по полу.

В случае когда «секундант» не сумел отрубить голову одним ударом и

осужденный делал попытку встать, прислужники-самураи обязаны были добить

его. Когда голова была отрублена, кайсяку отходил от трупа, держа меч

острием вниз, вставал на колени и протирал лезвие белой бумагой. Если у

кайсяку не было других помощников, он сам брал отрубленную голову за пучок

волос (магэ) и, держа меч за лезвие, поддерживая рукояткой подбородок

головы осужденного, показывал профиль свидетелю (слева и справа). В случае

если голова была лысая, положено было проткнуть левое ухо кадзукой

(вспомогательным ножом, имеющимся при ножнах меча) и таким образом отнести

ее для освидетельствования. Для того чтобы не запачкаться кровью,

«секундант» должен был иметь при себе золу. После засвидетельствования

совершения обряда свидетели поднимались и уходили в особое помещение,

где хозяин дома (дворца) предлагал чай, сладости. В это время самураи

низшего ранга закрывали тело, как оно лежало, белыми ширмами и приносили

курения. Место, где происходило харакири, не подлежало очищению (в редких

случаях его освящали молитвой), оно должно было постоянно держаться в

памяти; брезгливое же отношение к помещению, запачканному кровью

осужденного, порицалось.

Список литературы

1. А. Б. Спеваковский. Самураи — военное сословие Японии. М., 1981

2. Л. Я. Штернберг. Айнская проблема. М.,1985

3. Л. Я. Штернберг. Культ инау у племени айнов. М.,1985

М.М.Добротворский. Обряды племени айнов. М.,1980