Положение женщины в Древней Руси

План

| |Стр. |

|Введение |2 |

|1. Положение женщины в Древней Руси |3 |

|1.1. Положение женщины в роде княжеском |7 |

|2. Брак и сексуальные отношения |11 |

|3. Русский народный женский костюм |16 |

|3.1. Северный костюм |22 |

|3.2. Понева |23 |

|3.3. Костюм южных губерний |24 |

|3.4. Украшения |26 |

|Заключение |28 |

|Список литературы |29 |

Введение.

Древнерусское общество - типично мужская, патриархальная цивилизация,

в которой женщины занимают подчиненное положение и подвергаются постоянному

угнетению и притеснению. В Европе трудно найти страну, где даже в XVIII-Х1Х

веках избиение жены мужем считалось бы нормальным явлением и сами женщины

видели бы в этом доказательство супружеской любви. В России же это

подтверждается не только свидетельствами иностранцев, но и исследованиями

русских этнографов.

В то же время русские женщины всегда играли заметную роль не только в

семейной, но и в политической и культурной жизни Древней Руси. Достаточно

вспомнить великую княгиню Ольгу, дочерей Ярослава Мудрого , одна из которых

-- Анна прославилась в качестве французской королевы, жену Василия I,

великую княгиню Московскую Софью Витовтовну , новгородскую посадницу Марфу

Борецкую , возглавившую борьбу Новгорода против Москвы, царевну Софью,

целую череду императриц XVIII века, княгиню Дашкову и других. В русских

сказках присутствуют не только образы воинственных амазонок, но и

беспрецедентный, по европейским стандартам, образ Василисы Премудрой.

Европейских путешественников и дипломатов XVIII - начала Х1Х в. удивляла

высокая степень самостоятельности русских женщин, то, что они имели право

владеть собственностью, распоряжаться имениями и т.д. Французский дипломат

Шарль-Франсуа Филибер Массон считает такую "гинекократию"

противоестественной, русские женщины напоминают ему амазонок, социальная

активность которых, включая любовные отношения, кажется ему вызывающей.

1. Положение женщины в Древней Руси.

Женщины редко упоминаются в летописных источниках. Например, в

"Повести временных лет" сообщений, связанных с представительницами

прекрасного пола, в пять раз меньше, чем "мужских". Женщины рассматриваются

летописцем преимущественно как предикат мужчины (впрочем, как и дети).

Именно поэтому на Руси до замужества девицу часто называли по отцу, но не в

виде отчества, а в притяжательной форме: Володимеряя, а после вступления в

брак - по мужу (в такой же, как и в первом случае посессивной,

владельческой форме; ср. оборот: мужняя жена, т.е. принадлежащая мужу).

Едва ли не единственным исключением из правила стало упоминание жены

князя Игоря Новгород-Северского в "Слове о полку Игореве" - Ярославна.

Кстати, это послужило А.А. Зимину одним из аргументов для обоснования

поздней датировки "Слова". Весьма красноречиво говорит о положении женщины

в семье цитата из "мирских притч", приведенная Даниилом Заточником (XII

в.):

"Ни птица во птицах сычь; ни в зверез зверь еж; ни рыба в рыбах рак;

ни скот в скотех коза; ни холоп в холопех, хто у холопа работает; ни

муж в мужех, кто жены слушает".

Деспотические порядки, получившие широкое распространение в

древнерусском обществе, не обошли стороной и семью. Глава семейства, муж,

был холопом по отношению к государю, но государем в собственном доме. Все

домочадцы, не говоря уже о слугах и холопах в прямом смысле слова,

находились в его полном подчинении. Прежде всего это относилось к женской

половине дома. Считается, что в древней Руси до замужества девушка из

родовитой семьи, как правило, не имела права выходить за пределы

родительской усадьбы. Мужа ей подыскивали родители, и до свадьбы она его

обычно не видела.

После свадьбы ее новым "хозяином" становился супруг, а иногда (в

частности, в случае его малолетства - такое случалось часто) и тесть.

Выходить за пределы нового дома, не исключая посещения церкви, женщина

могла лишь с разрешения мужа. Только под его контролем и с его разрешения

она могла с кем-либо знакомиться, вести разговоры с посторонними, причем

содержание этих разговоров также контролировалось. Даже у себя дома женщина

не имела права тайно от мужа есть или пить, дарить кому бы то ни было

подарки либо получать их.

В российских крестьянских семьях доля женского труда всегда была

необычайно велика. Часто женщине приходилось браться даже за соху. При этом

особенно широко использовался труд невесток, чье положение в семье было

особенно тяжелым.

В обязанности супруга и отца входило "поучение" домашних, состоявшее в

систематических побоях, которым должны были подвергаться дети и жена.

Считалось, что человек, не бьющий жену, "дом свой не строит" и "о своей

душе не радеет", и будет "погублен" и "в сем веке и в будущем". Лишь в XVI

в. общество попыталось как-то защитить женщину, ограничить произвол мужа.

Так, "Домострой" советовал бить жену "не перед людьми, наедине поучить" и

"никако же не гневатися" при этом. Рекомендовалось "по всяку вину" (из-за

мелочей) "ни по виденью не бите, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни

посохом не колотить, никаким железным или деревяным не бить".

Такие "ограничения" приходилось вводить хотя бы в рекомендательном

порядке, поскольку в обыденной жизни, видимо, мужья не особенно стеснялись

в средствах при "объяснении" с женами. Недаром тут же пояснялось, что у

тех, кто "с сердца или с кручины так бьет, много притчи от того бывают:

слепота и глухота, и руку и ногу вывихнут и перст, и главоболие, и зубная

болезнь, а у беременных жен (значит били и их!) и детем поврежение бывает в

утробе".

Вот почему давался совет избивать жену не за каждую, а лишь за

серьезную провинность, и не чем и как попало, а "соймя рубашка, плеткою

вежливенько (бережно!) побить, за руки держа".

В то же время следует отметить, что в домонгольской Руси женщина

обладала целым рядом прав. Она могла стать наследницей имущества отца (до

выхода замуж). Самые высокие штрафы платились виновными в "пошибании"

(изнасиловании) и оскорблении женщин "срамными словами". Рабыня, жившая с

господином, как жена, становилась свободной после смерти господина.

Появление подобных правовых норм в древнерусском законодательстве

свидетельствовало о широкой распространенности подобных случаев.

Существование у влиятельных лиц целых гаремов фиксируется не только в

дохристианской Руси (например, у Владимира Святославича), но и в гораздо

более позднее время. Так, по свидетельству одного англичанина, кто-то из

приближенных царя Алексея Михайловича отравил свою жену, поскольку она

высказывала недовольство по поводу того, что ее супруг содержит дома

множество любовниц. Вместе с тем в некоторых случаях женщина, видимо, и

сама могла стать настоящим деспотом в семье. Трудно, конечно, сказать, что

повлияло на взгляды авторов и редакторов популярных в Древней Руси

"Моления" и "Слова", приписываемых некоему Даниилу Заточнику, - детские

впечатления об отношениях между отцом и матерью либо собственный горький

семейный опыт, однако в этих произведениях женщина вовсе не выглядит столь

беззащитной и неполноправной, как может представиться из вышеизложенного.

Послушаем, что говорит Даниил.

"Или речеши, княже: женися у богатого тестя; ту пеи, и ту яжь. Лутче

бо ми трясцею болети; трясца бо, потрясчи, отпустит, а зла жена и до

смерти сушит... Блуд во блудех, кто поимет злу жену прибытка деля или

тестя деля богата. То лучше бы ми вол видети в дому своем, нежели жену

злообразну... Лучше бы ми железо варити, нежели со злою женою быти.

Жена бо злообразна подобна перечесу (расчесанному месту): сюда

свербит, сюда болит".

Не правда ли, предпочтение (пусть и в шутку) самого тяжелого ремесла -

варки железа жизни со "злой" женой кое о чем говорит?

Однако настоящую свободу женщина обретала лишь после смерти мужа.

Вдовы пользовались большим уважением в обществе. Кроме того, они

становились полноправными хозяйками в доме. Фактически, с момента смерти

супруга к ним переходила роль главы семейства.

Вообще же, на жене лежала вся ответственность за ведение домашнего

хозяйства, за воспитание детей младшего возраста. Мальчиков - подростков

передавали потом на обучение и воспитание "дядькам" (в ранний период,

действительно дядькам по материнской линии - уям, считавшимся самыми

близкими родственниками-мужчинами, поскольку проблема установления

отцовства, видимо, не всегда могла быть решена).

1.1. Положение женщины в роде княжеском

Из обзора распределения волостей княжеских видно, какую важную долю из

них князья давали обыкновенно своим женам. Этому богатому наделению

соответствовало и сильное нравственное и политическое влияние, какое

уступалось им по духовным завещаниям мужей. Калита в своем завещании

приказывает княгиню свою с меньшими детьми старшему сыну Семену, который

должен быть по боге ее печальником. Здесь завещатель не предписывает

сыновьям, кроме попечения, никаких обязанностей относительно жены своей,

потому что эта жена, княгиня Ульяна, была им мачеха. До какой степени

мачеха и ее дети были чужды тогда детям от первой жены, доказательством

служит то, что сын Калиты, Иоанн II, не иначе называет свою мачеху как

княгинею Ульяною только, дочь ее не называет сестрою; это объясняет нам

старинные отношения сыновей и внуков Мстислава Великого к сыну его от

другой жены, Владимиру Мстиславичу, мачешичу. Иначе определяются отношения

сыновей к родным матерям по духовным завещаниям княжеским: Донской

приказывает детей своих княгине. «А вы, дети мои, - говорит он, - живите

заодно, а матери своей слушайтесь во всем; если кто из сыновей моих умрет,

то княгиня моя поделит его уделом остальных сыновей моих: кому что даст, то

тому и есть, а дети мои из ее воли не выйдут. Даст мне бог сына, и княгиня

моя поделит его, взявши по части у больших его братьев. Если у кого-нибудь

из сыновей моих убудет отчины, чем я его благословил, то княгиня моя

поделит сыновей моих из их уделов; а вы, дети мои, матери слушайтесь. Если

отнимет бог сына моего, князя Василия, то удел его идет тому сыну моему,

который будет под ним, а уделом последнего княгиня моя поделит сыновей

моих; а вы, дети мои, слушайтесь своей матери: что кому даст, то того и

есть. А приказал я своих детей своей княгине; а вы, дети мои, слушайтесь

своей матери во всем, из ее воли не выступайте ни в чем. А который сын мой

не станет слушаться своей матери, на том не будет моего благословения».

Договор великого князя Василия Димитриевича с братьями начинается так:

«По слову и благословению матери пашей Авдотьи». В договор свой с братом

Юрием Василий вносит следующее условие: «А матерь свою нам держать в

матерстве и в чести». Сыну своему Василий Димитриевич наказывает держать

свою мать в чести и матерстве, как бог рекл; в другом завещании обязывает

сына почитать мать точно так же, как почитал отца. Князь Владимир Андреевич

серпуховской дает своей жене право судить окончательно споры между

сыновьями, приказывает последним чтить и слушаться матери. То же самое

приказывает сыновьям и Василий Темный. Относительно княгинь-вдов и дочерей

их в завещании Владимира Андреевича находим следующее распоряжение: «Если

бог отнимет которого-нибудь из моих сыновей и останется у него жена,

которая не пойдет замуж, то пусть она с своими детьми сидит в уделе мужа

своего, когда же умрет, то удел идет сыну ее, моему внуку; если же

останется дочь, то дети мои все брата своего дочь выдадут замуж и брата

своего уделом поделятся все поровну. Если же не будет у нее вовсе детей, то

и тогда пусть сноха моя сидит в уделе мужа своего до смерти и поминает нашу

душу, а дети мои до ее смерти в брата своего удел не вступаются никаким

образом».

Волости, оставляемые княгиням, разделялись на такие, которыми они не

имели права располагать в своих завещаниях, и на такие, которыми могли

распорядиться произвольно; последние назывались опричнинами. Но кроме того,

в Московском княжестве были такие волости, которые постоянно находились во

владении княгинь, назначались на их содержание; эти волости назывались

княгининскими пошлыми. Относительно их великий князь Василий Димитриевич в

завещании своем делает следующее распоряжение: «Что касается сел

княгининских пошлых, то они принадлежат ей, ведает она их до тех пор, пока

женится сын мой, после чего она должна отдать их княгине сына моего, своей

снохе, те села, которые были издавна за княгинями».

Во всех этих волостях княгиня была полною владетельницею. Димитрий

Донской на этот счет распоряжается так: «До каких мест свободские волостели

судили те свободы при мне, до тех же мест судят и волостели княгини моей.

Если в тех волостях, слободах и селах, которые я взял из уделов сыновей

моих и дал княгине моей, кому-нибудь из сирот (крестьян) случится

пожаловаться на волостелей, то дело разберет княгиня моя (учинит исправу),

а дети мои в то не вступаются». Владимир Андреевич распорядился так: «На

мытников и таможников городецких дети мои приставов своих не дают и не

судят их: судит их, своих мытников и таможников, княгиня моя».

Духовенство во имя религии поддерживало все эти отношения сыновей к

матерям, как они определялись в духовных завещаниях княжеских. Митрополит

Иона писал князьям, которые отнимали у матери своей волости, принадлежащие

ей по завещанию отца: «Дети! Била мне челом на вас мать ваша, а моя дочь,

жалуется на вас, что вы поотнимали у нее волости, которые отец ваш дал ей в

опричнину, чтобы было ей чем прожить, а вам дал особые уделы. И это вы,

дети, делаете богопротивное дело, на свою душевную погибель, и здесь, и в

будущем веке... Благословляю вас, чтобы вы своей матери челом добили,

прощение у ней выпросили, честь бы ей обычную воздавали, слушались бы ее во

всем, а не обижали, пусть она ведает свое, а вы свое, по благословению

отцовскому. Отпишите к нам, как вы с своею матерью управитесь: и мы за вас

будем бога молить по своему святительскому долгу и по вашему чистому

покаянию. Если же станете опять гневить и оскорблять свою мать, то, делать

нечего, сам, боясь бога и по своему святительскому долгу, пошлю за своим

сыном, за вашим владыкою, и за другими многими священниками да взглянувши

вместе с ними в божественные правила, поговорив и рассудив, возложим на вас

духовную тягость церковную, свое и прочих священников неблагословение».

2. Брак и сексуальные отношения.

В средневековом обществе особую ценность имело "удручение плоти".

Христианство напрямую связывает идею плоти с идеей греха. Развитие

"антителесной" концепции, встречающейся уже у апостолов, идет по пути

"дьяволизации" тела как вместилища пороков, источника греха. Учение о

первородном грехе, который вообще-то состоял в гордыне, со временем

приобретало все более отчетливую антисексуальную направленность.

Параллельно с этим в официально-религиозных установках шло всемерное

возвеличивание девственности. Однако сохранение девушкой "чистоты" до

брака, видимо, первоначально ценилось лишь верхушкой общества. Среди

"простецов", по многочисленным свидетельствам источников, на добрачные

половые связи на Руси смотрели снисходительно. В частности, вплоть до XVII

в. общество вполне терпимо относилось к посещению девицами весенне-летних

"игрищ", предоставлявших возможность до- и внебрачных сексуальных

контактов:

"Егда бо придет самый этот праздник, мало не весь град возьмется в

бубны и в сопели... И всякими неподобными играми сотонинскими

плесканием и плесанием. Женам же и девкам - главан накивание и устам

их неприязнен клич, всескверные песни, хрептом их вихляние, ногам их

скакание и топтание. Тут есть мужем и отроком великое падение ни

женское и девичье шатание. Тако же и женам мужатым беззаконное

осквернение тут же..."

Естественно, участие девушек в подобных "игрищах" приводило - и,

видимо, нередко - к "растлению девства". Тем не менее даже по церковным

законам это не могло служить препятствием для вступления в брак (исключение

составляли только браки с представителями княжеской семьи и священниками).

В деревне же добрачные сексуальные контакты как юношей, так и девушек

считались едва ли не нормой.

Специалисты отмечают, что древнерусское общество признавало за

девушкой право свободного выбора сексуального партнера. Об этом говорит не

только длительное сохранение в христианской Руси обычая заключения брака

"уводом", путем похищения невесты по предварительному сговору с ней.

Церковное право даже предусматривало ответственность родителей, запретивших

девушке выходить замуж по ее выбору, если та "что створить над собою".

Косвенно о праве свободного сексуального выбора девушек свидетельствуют

довольно суровые наказания насильников. "Растливший девку осильем" должен

был жениться на ней. В случае отказа виновник отлучался от церкви или

наказывался четырехлетним постом. Пожалуй, еще любопытнее, что вдвое

большее наказание ожидало в XV-XVI вв. тех, кто склонил девицу к интимной

близости "хытростию", обещая вступить с ней в брак: обманщику грозила

девятилетняя епитимья (религиозное наказание). Наконец, церковь

предписывала продолжать считать изнасилованную девицей (правда, при

условии, если она оказывала сопротивление насильнику и кричала, но не было

никого, кто мог бы прийти на помощь). Рабыня, изнасилованная хозяином,

получала полную свободу вместе со своими детьми.

Основой новой, христианской, сексуальной морали явился отказ от

наслаждений и телесных радостей. Самой большой жертвой новой этики стал

брак, хоть и воспринимавшийся как меньшее зло, чем распутство, но все же

отмеченный печатью греховности.

В Древней Руси единственный смысл и оправдание половой жизни виделся в

продолжении рода. Все формы сексуальности, которые преследовали иные цели,

не связанные с деторождением, считались не только безнравственными, но и

противоестественными. В "Вопрошании Кириковом" (XII в.) они оценивались

"акы содомъскый грех". Установка на половое воздержание и умеренности

подкреплялась религиозно-этическими доводами о греховности и низменности

"плотской жизни". Христианская мораль осуждала не только похоть, но и

индивидуальную любовь, так как она якобы мешала выполнению обязанностей

благочестия. Может создаться впечатление, что в такой атмосфере секс и брак

были обречены на вымирание. Однако пропасть между предписаниями церкви и

повседневной житейской практикой была очень велика. Именно поэтому

древнерусские источники уделяют вопросам секса особое внимание.

Согласно "Вопрошанию", супругам вменялось в обязанность избегать

сексуальных контактов во время постов. Тем не менее это ограничение,

видимо, достаточно часто нарушалось. Не зря Кирика волновал вопрос:

"Достоить ли дати тому причащение, аже в великий пост съвкуплять с

женою своею?".

Епископ новгородский Нифонт, к которому он обращался, несмотря на свое

возмущение подобными нарушениями "Ци учите, рече, вздержатися в говение от

жен? Грех вы в том!" вынужден был пойти на уступки:

"Аще не могут (воздержаться), а в переднюю неделю и в последнюю".

Видимо, даже духовному лицу было понятно, что безусловного выполнения

подобных предписаний добиться невозможно.

Холостых "на Велик день (на Пасху), съхраншим чисто великое говение",

разрешалось причащать несмотря на то, что те "иногда съгрешали". Правда,

прежде следовало выяснить, с кем "съгрешали". Считалось, что блуд с

"мужьскою женою" есть большее зло, чем с незамужней женщиной.

Предусматривалась возможность прощения за подобного рода прегрешения. При

этом нормы поведения для мужчин были мягче, чем для женщин. Провинившемуся

чаще всего грозило лишь соответствующее внушение, в то время как на женщину

накладывались довольно суровые наказания. Сексуальные запреты,

установленные для женщин, могли и вовсе не распространяться на

представителей сильного пола.

Супругам, кроме того, предписывалось избегать сожительства в

воскресные дни, а также по средам, пятницам и субботам, перед причащением и

сразу после него, так как "в сии дни духовная жертва приносится Господу".

Вспомним также, что родителям возбранялось зачатие ребенка в воскресенье,

субботу и пятницу. За нарушение данного запрета родителям полагалась

епитимья "две лета". Такие запреты опирались на апокрифическую литературу

(в частности на так называемые "Заповедь святых отцов" и "Худые

номоканунцы"), поэтому многие священники не считали их обязательными.

Достойным наказания могло стать даже "нечистое" сновидение. Однако в

таком случае следовало тщательно разобраться, был ли увидевший зазорный сон

подвержен вожделению собственной плоти (если ему приснилась знакомая

женщина) или его искушал сатана. В первом случае ему нельзя было

причащаться, во втором же причаститься он был просто обязан.

"ибо иначе скуситель (дьявол) не пререстанет нападать на него в то

время, когда он должен приобщиться".

Это касалось и священника:

"Аще блазнь ("нечистый" сон) будеть от диавола в нощи, достоить ли

служити на обеде, ополоснувшися, молитву въземше? - Аще, рече,

прилежал будешь мыслью которей жене, то не достоить; аще.... сотона

съблазнить, хот церковь оставити бе (без) службы, то ополоснувшеся

служити".

Интересно, что женщина представлялась большим злом, чем дьявол,

поскольку естественное плотское влечение и связанные с ним эротические сны

объявлялись нечистыми и недостойными сана священника (или человека вообще),

тогда как такие же сны, вызванные предполагаемым дьявольским воздействием,

заслуживали прощения.

Стоит обратить внимание на то, что обязательный брак, установленный

православной церковью для белого духовенства, в бытовом отношении сближал

священника с его паствой. И быт женатого священнослужителя "выдвигал в

сущности те же вопросы, которые затем приходилось решать попу применительно

к своим детям" (Б.А. Романов)

3. Русский народный женский костюм

Женская одежда состояла из длинной рубашки с рукавами. Поверх неё

надевали сарафан, обычно шерстяной, а в южных областях носили клетчатую

домотканую юбку-понёву, голову покрывали платком. Девушки могли ходить с

открытой головой. Они, как правило, заплетали одну косу и украшали голову

плотной лентой, обручем или венцом. Сверху, если было нужно, надевали

платок. Замужняя женщина не имела права появляться при посторонних с

открытой головой. Это считалось неприличным. Волосы у неё были заплетены в

две косы, а на голову надевали богато украшенный твёрдый кокошник или

особую мягкую шапочку – рогатую кичку, затем платок. В будни вместо

парадного кокошника обычно надевали скромный повойник. Открытым у замужних

женщин оставались лишь лицо да кисти рук.

Наиболее распространенный вид русского праздничного головного женского

убора - „кокошник" - род плотной твердой шапочки. Его носили с сарафаном.

Кокошники XVIII - начала XIX вв. искусно расшиты речным жемчугом, украшены

плетеными жемчужными и перламутровыми поднизями, золото-серебряным шитьем,

цветной фольгой, гранеными стразами. Головные уборы также хранились в

семьях, передавались по наследству из поколения в поколение и были

непременной частью приданого зажиточной невесты. Формы кокошников

необычайно своеобразны и самобытны: двурогие в виде полумесяца, островерхие

с „шишками", маленькие плоские шапочки с ушками и другие, тесно связанные с

обычаями и эстетическими представлениями народа.

Одежду в крестьянской семье всегда делали женщины. Они обрабатывали

лён, этот чудесный северный шёлк, пряли из него тонкие мягкие нитки.

Долгой и трудной была обработка льна, но под сильными и ловкими руками

крестьянок лён превращался и в белоснежные ткани и в суровые холсты, и в

прекрасные кружева. Эти же руки шили одежду, красили нитки, вышивали

праздничные наряды. Чем трудолюбивее была женщина, тем тоньше и белее

были рубашки у всей семьи, тем замысловатее и красивее были на них узоры.

Обучение всем женским работам начиналось с раннего детства. Маленькие

девочки с шести-семи лет уже помогали взрослым в поле сушить лён, а зимой

пробовали прясть из него нити. Для этого им давали специально сделанные

детские веретёна и прялки. Подрастала девочка и с двенадцати-тринадцати лет

начинала сама готовить себе приданое. Она пряла нитки и сама ткала холст,

который хранили к свадьбе. Затем она шила себе и будущему мужу рубашки и

необходимое бельё, вышивала эти вещи, вкладывая в работу всё своё умение,

всю душу. Самыми серьёзными вещами для девушки считались свадебные рубашки

для будущего жениха и для себя. Мужскую рубашку украшали вышивкой по

всему низу, делали неширокую вышивку по вороту, а иногда и на груди.

Долгие месяцы девушка готовила эту рубашку. По её работе люди судили, какая

из неё будет жена и хозяйка, какая работница.

После свадьбы, по обычаю, только жена должна была шить и стирать

рубашки мужа, если не хотела, чтобы другая женщина отобрала у неё его

любовь.

Женская свадебная рубашка тоже была богато украшена вышивкой на

рукавах, на плечах. Руки крестьянки – от них зависело благополучие семьи.

Они всё умели делать, никогда не знали отдыха, они защищали слабого, были

добрыми и ласковыми ко всем родным и близким. Поэтому их следовало

украсить красиво вышитыми рукавами в первую очередь, чтобы люди сразу

замечали их, проникались к ним особым уважением, понимая особую роль рук в

жизни женщины-труженицы.

Прясть и вышивать было принято в часы, свободные ото всех других

работ. Обычно девушки собирались вместе в какой-нибудь избе и садились за

работу. Сюда же приходили парни. Часто они приносили с собой балалайку и

получался своеобразный молодёжный вечер. Девушки работали и пели песни,

частушки, рассказывали сказки или просто вели оживлённый разговор.

Вышивка на крестьянской одежде не только украшала её и радовала

окружающих прелестью узоров, но и должна была защитить того, кто носил эту

одежду, от беды, от злого человека. Отдельные элементы вышивки носили

символическое значение. Вышила женщина ёлочки – значит, желает она

человеку благополучной и счастливой жизни, потому что ель – это древо

жизни и добра. Жизнь человека постоянно связана с водой. Поэтому к воде

нужно относиться с уважением. С ней нужно дружить. И женщина вышивает на

одежде волнообразные линии, располагая их в строго установленном порядке,

как бы призывая водную стихию никогда не приносить несчастья любимому

человеку, помогать ему и беречь его.

Родился у крестьянки ребёнок. И его первую простую рубашечку она

украсит вышивкой в виде прямой линии яркого, радостного цвета. Это прямая

и светлая дорога, по которой должен идти её ребёнок. Пусть эта дорога

будет для него счастливой и радостной. Вышивка на одежде, её символические

узоры связывали человека с окружающим его миром природы, добрым и злым,

хорошо знакомым и всегда новым для него. "Язык" этих символов был понятен

людям, они чувствовали его поэтичность и красоту.

Особую роль в русском костюме всегда играли пояски. Маленькая

девочка, впервые севшая за ткацкий станок, начинала своё обучение

ткачеству именно с пояска. Тканые разноцветные и рисунчатые пояски носили в

основном мужчины, завязывая их спереди или чуть сбоку. Каждая невеста

должна была обязательно выткать и подарить жениху такой поясок. Завязанный

узлом, он становился символом нерушимой связи между мужем и женой, их

благополучной жизни. Поясок невесты обовьётся вокруг тела жениха, сохранит

его тепло, защитит от злого человека, считали люди. Кроме того, невеста

дарила свои пояски всей многочисленной родне будущего мужа. Ведь она

входила в новую семью, и с этими людьми ей тоже нужно было установить

добрые и прочные отношения. Так пусть её яркие пояски украсят одежду новой

родни, защитят от несчастья.

Представление о русском женском костюме обычно связано с сарафанам

(род платья без рукавов). Комплекс одежды с сарафаном распространилев

широко в России на рубеже XVII-XVB вв. Он включал рубаху, сарафан,

передник. Эта одежда была наиболее характерной для северных и центральных

губерний, со временем она проникла и в другие губернии России, вытесняя

традиционные для них . Уже в конце XVIII века она называлась в России с

русским национальным костюмом. Сарафан носили не только крестьянки, но и

городские мещанки, купчихи и другие группы населения.

Более архаичным по происхождению типом костюма в России был комплекс

одежды с поневой (род юбки).

Характерным покроем сарафанов из шелковых узорных тканей русской

фабричной работы второй половины XVIII в. являются косые клинья,

вставленные по бокам двух прямых полотнищ ткани спереди и одного

центрального полотнища на спине. Спереди сарафан застегивался на длинный

ряд пуговиц, на плечах удерживался широкими лямками. Этот тип сарафана

получил название „косоклинный распашной". Покрой другого типа сарафана

чрезвычайно прост. Он сшит из прямых полотнищ, собранных на груди под

обшивку, без застежки и удерживается на плечах также лямками. В научной

литературе он получил название „прямой" или „круглый". „Косоклинник" и

„прямой" сарафаны генетически связываются с древнерусскими женскими

одеждами „телогреей" и „накладной шубкой". Эти разновидности кроя сарафана

наблюдаются в XIX и в начале XX вв. на разных территориях России.

Сарафаны из шелковых тканей с пышными букетами и гирляндами украшались

золотным галуном, металлическим кружевом, серебряные и позолоченные

пуговицы вдоль шва выполняли декоративную функцию. Такие сарафаны носили с

белыми рубахами („рукавами") из линобатиста и кисеи, богато расшитыми

тамбурным швом белыми нитями, или с шелковыми рубахами из „сарафанных"

тканей с букетами. Праздничные сарафаны и рубахи высоко ценились, их

тщательно берегли, передавали по наследству из поколения в поколение.

Сарафаны подпоясывали узким поясом, оставляя распущенными его длинные

концы. Этот наряд в разных местах дополнялся нагрудной короткой одеждой -

епанечкой, также сшитой из шелковой фабричной ткани и украшенной золотным

галуном. По холодным дням с сарафаном носили душегрею с длинными рукавами,

с трубчатыми складками на спине. Покрой душегреи отличается от

традиционного кроя, он близок к городской одежде. Праздничную душегрею шили

из шелковых тканей или бархата и украшали золотным шитьем. К костюму с

шелковым сарафаном в северных губерниях России надевали головной убор,

украшенный шитьем речным жемчугом, золото-серебяными нитями, колотым

перламутром. Этими же материалами расшивали нагрудные украшения.

1. Северный костюм

Праздничный северный костюм, а также костюм центральных губерний

дополняли сережки, низанные из жемчуга, украшения в косу, расшитые золото-

серебряной нитью, перламутром.

Большое распространение имели сарафаны из гладкоокрашенных красных и

синих тканей, набивные „кубовые" сарафаны, сарафаны из пестрых клетчатых

домотканых „пестрядей". Их носили с льняными холщовыми рубахами, щедро

украшенными вышивкой, узорным тканьем, пестротканными лентами, полосами

узорного ситца и другими материалами.

В ряде мест девушка могла носить подпоясанную рубаху без сарафана.

Так, на сельских праздниках - первый выгон скота весной и на сенокос -

девушки могли быть одетыми в длинные расшитые, особенно пышно по подолу,

рубахи. Здесь они как бы демонстрировали перед всеми свое трудолюбие, вкус,

мастерство.

Крестьянские вышитые рубахи северных губерний - образцы

высокохудожественного мастерства талантливых народных умельцев. Не менее

красивы и разнообразны вышитые северные передники.

В мотивах северных вышивок наиболее часто встречаются изображения

птиц, коня, дерева, женской фигуры. Это глубоко традиционные образы

русского народного искусства, наполненные емким содержанием и символикой.

Они связаны с языческими представлениями славян об окружающем мире,

природе, вселенной, добре и зле. Птица несла человеку радость, свет, добро;

конь воплощал образ небесного светила - солнца; дерево сливалось с образом

Древа жизни, символизировавшего вечно живую природу.

2. Понева

Понева надевалась на рубаху, затем надевался передник „запан", иногда

с рукавами, далее „навершник" - тип укороченной рубахи, и другие детали и

украшения. Головной убор также состоял из нескольких частей: твердой основы

- „кички" и мягкого верха - „сороки", дополняемых множеством деталей. Этот

архаичный тип одежды, с туникообразным покроем ее отдельных частей был

распространен на широкой территории южных губерний России (Рязанской,

Тамбовской, Воронежской и других).

Наиболее ярким своеобразием окрашен праздничный рязанский костюм

Михайловского уезда из коллекции музея. Для него характерны крупные

вертикальные и горизонтальные членения объемов, декор, построенный на

четком ритме горизонтальных полос, контрастное колористическое решение.

Геометрия линий прослеживается в нагрудных и наспинных украшениях

-„крыльях". К такому костюму надевали рогатую „сороку" (головной убор), а

на ноги белые заменявшие чулки „онучи" (узкие полоски домотканины,

обертывающие ногу) и плетеные лапти с тупыми носами. Такой костюм придавал

женской фигуре монументальность и торжественность.

Другой костюм Рязанщины знакомит со своеобразным решением декора и

кроя рубах. Рубаха с кумачовыми вставками, с необычайно длинным рукавом -

дань древнерусской традиции, с узором геометрического характера украшена

ручным красноузорным ткачеством и вышивкой красными нитями. В декоре одной

из рубах наряду с материалами домашней выделки широко использованы покупные

фабричного производства материалы: пестротканые ленты, мишурный галун,

металлические блестки, пуговицы, тесьма. Это говорит о широком

проникновении промышленных товаров в деревню в конце XIX - начале XX вв. и

об их своеобразном использовании в традиционной одежде.

3.3. Костюм южных губерний

В южнорусском костюме прослеживается пристрастие русского народа к

красному цвету. Здесь так же, как и в северных и центральных регионах, в

праздничной одежде мажорно звучит гамма красного. „Красное" сливалось в

понятии народа с „прекрасным", что нашло свое отражение в таких

определениях, как „красна девица", „красно солнышко", „красный угол". Самая

красивая, главная площадь Москвы названа „Красной". Сочетание белого с

красным обнаруживается в украшениях, найденных в древнеславянских курганах

- снизки бус из кораллов, горного хрусталя и сердолика. Любовь к красному

цвету определяется и в выборе красноузорных фабричных тканей для костюма и

кумачовых ситцевых платков. Исключение составляют вышивки воронежских

рубах, исполненные черными нитями. Тонкий геометрический узор черных линий

покрывает плечевую часть рукавов праздничной рубахи и край фартука.

В холодное время года поверх костюма надевали теплую одежду. В

проспекте представлена как образец сезонной одежды верхняя теплая женская

одежда Воронежской губернии из черного сатина с тонкой вышивкой в сочетании

с яркими полосками покупной ткани. Ее носили с теплым шерстяным платком,

украшенным ярким набивным рисунком.

В отличие от северных изобразительных мотивов, в народных вышивках

южных губерний преобладают геометрические орнаменты, которые увязываются с

общей архаикой основных форм южнорусского костюма.

При сохранении традиционных форм русский костюм не оставался

неизменным. Развитие промышленности и городская мода оказывают сильное

воздействие на патриархальный уклад русской деревни, на крестьянский быт.

Это находит отражение прежде всего в изготовлении тканей и одежды:

хлопчатобумажная пряжа соперничает с льняной и конопляной, домашний холст

уступает место ярким фабричным ситцам. Под влиянием городской моды 1880-

1890-х годов в деревне в конце XIX в. возникает и широко распространяется

женский костюм „парочка" в виде юбки и кофты, сшитых из одной ткани.

Появляется новый тип рубахи на кокетке, верх рубах - „рукава" - шьют из

коленкора и кумача. Традиционные головные уборы постепенно заменяются

хлопчатобумажными и набивными платками. Особенно популярны кумачовые и

кубовые платки с красочными цветочными узорами.

3.4. Украшения.

Вторая половина Х века характеризуется решительным преобладанием

украшений шеи, груди и плеч. В это время особой популярностью пользовались

стеклянные бусы, которые в ожерельях дополнялись металлическими подвесками.

Среди украшений из металла самую заметную группу составляют имеющие форму

подковы пряжки (фибулы) и булавки, которыми скрепляли (и украшали) одежду

на груди, шее или плече. Никогда позже ни фибулы, ни булавки не достигают

таких размеров, а среди стеклянных бус, наряду с ожерельями из сотен мелких

бисерин, встречаются гиганты до трех сантиметров в диаметре. В течение Хl

века носившиеся между шеей и грудью украшения постепенно теряют лидирующее

положение и к концу Хl века ведущую роль начинают играть украшения рук -

браслеты и перстни. Особенно массовыми они становятся к середине Хlll века,

да и сами браслеты этого времени достигают в ширину пяти сантиметров, в

отличие от обычных одного-двух. Преимущественно украшение рук сохраняется

вплоть до рубежа ХlV-ХV веков, хотя в конце Хlll - середине ХlV веков

появляется еще одна зона повышенного внимания - от груди до бедер. Здесь

носили и пояса с металлическими пряжками и, особенно часто в это время, -

различные подвески, самыми массовыми из которых были крупные одно- или

двухголовые бронзовые коньки с прикрепленными к ним на цепочках

колокольчиками. В начале ХV века происходят резкие, можно даже сказать

кардинальные изменения - массовые металлические и стеклянные украшения

почти исчезают из женских костюмов. Резко беднеет и сам набор украшений.

Уже нет или почти нет браслетов, булавок и фибул для соединения одежды,

почти исчезают бусы, различные подвески к костюму. Сохраняются

универсальные по назначению пуговицы, а ведущую роль среди оставшихся

играют украшения головы (серьги и тонкие булавки с шаровидными головками,

похожие на современные французские булавки), а также крестики, которые при

отсутствии иных украшений становятся крупнее и декоративнее. Одежда явно

становится все более строгой и закрытой. Удлиняются рукава, закрывая

сначала запястья, а затем и кисти рук, вследствие чего сначала браслеты

вытесняются перстнями, а затем и среди перстней ведущую роль начинают

играть простые бронзовые колечки, аналогичные привычным для нас обручальным

и, по-видимому, выполнявшие ту же функцию.

Во второй половине Х - первой половине Хl веков основной интерес

привлекали шея и грудь, в Хll-ХlV веках - руки, особенно предплечья и

запястья, хотя во второй половине Хlll - первой половине ХlV веков

немаловажную роль играли талия и бедра (следует отметить, что, в отличие от

ХVll-ХVlll веков, красивая женщина в то время не должна была быть очень

полной). В ХV веке, в условиях распространения более строгих аскетических

православных требований к женской одежде, у женщин не остается ничего,

кроме лица, прически, головного убора и, с некоторыми оговорками, шеи, чем

они могли бы, не нарушая приличий, привлечь внимание мужчин.

Заключение.

Многие старые и новые философы, фольклористы и психоаналитики говорят

об имманентной женственности русской души и русского национального

характера. В языке и народной культуре Россия всегда выступает в образе

матери. Некоторые авторы делали из этого обстоятельства далеко идущие

политические выводы, вплоть до неспособности России к политической

самостоятельности, трактуя "вечно-бабье" начало российской жизни как "вечно-

рабье" , тоскующее по сильной мужской руке. Другие суживают проблему до

внутрисемейных отношений, подчеркивая, что в России "патриархат скрывает

матрифокальность" : хотя кажется, что власть принадлежит отцу, в центре

русского семейного мира, по которому ребенок настраивает свое

мировоззрение, всегда стоит мать. Отец - фигура скорее символическая, всем

распоряжается мать и дети ее больше любят.

Список литературы.

1. С. Лесной «Откуда ты, Русь?» Ростов-на-Дону: «Донское слово», «Квадрат»,

1995г.

2. Миролюбов Ю.П. "Сакральное Руси". Собрание сочинений в двух томах.

Москва, издательство АДЕ "Золотой век", 1997г.

3. С.М. Соловьев Сочинения. В 18 кн. Кн I. Т. 1-2. «История России с

древнейших времен». - М.: Голос, 1993.

4. В. Калугин «Идеалы русского эпоса» //Русь Многоликая- М.: Советский

писатель, 1990.

5. Русские Веды. - М: Наука и религия, 1992.

6. А.К, Белов Изначалие. М.:НКДР, 1993.

7. Шишкина В.И., Пурынычева Г.М. История русской философии (XI-нач.XXвв.):

Учебник - Йошкар-Ола: МарГТУ, 1997.

8. В.В. Седов Восточные славяне в VI-XIII вв. М: Наука, 1982

9. Сергей Михайлович Соловьев "История России с древнейших времен"

10. Ефимова Л.В., Алешина Т.С. "Сокровища Государственного исторического

музея. Русский костюм". М:Внештогиздат