Символ и имидж в массовой культуре

Православный Свято-Тихоновский

Богословский Институт

Катехизаторский факультет

III курс

СИМВОЛ И ИМИДЖ

В МАССОВОЙ КУЛЬТУРЕ.

Горбунов Дмитрий Александрович

Москва(1997 г(

Общеизвестно, что перед тем, как начать диалог собеседники должны

договориться об однозначности используемой терминологии. Проблема словаря

стоит буквально перед всеми областями человеческой деятельности. Без

единого словаря невозможно развитие ни одной из дисциплин. Недаром

построение Вавилонской башни было прервано потерей взаимопонимания -

утратой общего словаря строителей, объединяющей семантической надстройки.

У каждого термина есть своя история, уходящая в глубь веков вплоть до

Богом данного праязыка Адама. Для человека средневековья взаимосвязь

символа и образа (англ. “image” - образ) была онтологически неразрывна.

“Вселенная состоит для него не из элементов, энергий и законов, а из

образов. Образы обозначают самих себя, но помимо этого еще и нечто иное,

высшее; в конечном счете - единственное подлинно высокое - Бога и вечные

вещи. Так каждый образ становится символом”, - писал католический священник

и философ Р. Гвардини[i]. Здесь значения “символа” и “образа” встречаются и

пересекаются. Т.о. весь средневековый мир был наполнен символами,

отражавшими высшую трансцендентную реальность. Символ как нить связывал в

стройную гармоничную мировоззренческую картину мир дольний и горний.

“Поэта долг - пытаться единить / края разрыва меж душой и телом. /

Талант - игла. И только голос - нить. / И только смерть всему шитью

пределом”, - таково мировосприятие поэта, нашего современника[ii]. Так же

относились к миру и свв. отцы:

“Духовный мир в его целостности явлен в целостности мира чувственного,

где он мистически выражен в символических образах для имеющих очи, чтобы

видеть” (Максим Исповедник, Тайноводство, 2)

“Для всякого, кто предается размышлению, явления красоты становятся

образами невидимой гармонии. Ароматы, касающиеся наших чувств,

представляют просвещение духовное. Материальные светильники знаменуют

тот поток нематериального света, образами которого они являются”

(Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии, 1; 3).

“Как телесные очи видят предметы чувственные, так вера духовными очами

взирает на сокровенное” (Исаак Сирин. Аскетические трактаты, 72)[iii].

“Символ есть такая сущность, энергия которой, сращенная или, точнее,

срастворенная с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении

сущности, несет таким образом в себе эту последнюю”, - читаем мы у о. Павла

Флоренского[iv]. Таковым было и общечеловеческое отношение к миру во

времена повсеместной религиозности. Здешний образ сочетался с надмирным

первообразом, был его символом-притчей, доступным для восприятия любому

открытому сердцу “через рассматривание творений” (Рим. 1: 20).

С приходом Нового времени общественное сознание отказывается от

средневекового авторитарного мышления, основанного на авторитете

Откровения. Создается независимое от Церкви, секулярное общество,

заимствовавшее христианские идеалы, но с потерей корней все более

отдалявшееся от них.

По тонкому замечанию Р. Гвардини, на знамена человека Нового времени

подняты три мировоззренческих идеала: естественность (возврат к природе, к

естественному первозданному порядку вещей); субъективность (в противовес

авторитарности), личность (“Я” человека становится главным ценностным

критерием) и культура (квинтэссенция всех способов деятельности человека).

Образуется замкнутая самодостаточная система, обосновывающая сама себя.

Вольная трактовка открытий Декарта и Ньютона привела к разрушению того

уютного мира, в котором жил человек средневековья. Успехи астрономии и

геологии вытесняют Бога и Царство небесное с небес, а подземный мир из

глубин Земли в абстрактную неопределенность. Средневековый человек был

“абсолютно меньше Бога, но безусловно больше всякой другой твари... Он

стоял, открытый со всех сторон Божьему взору; но он и сам направлял во все

стороны энергию духовного господства над миром. Человек оказался “где-то”,

в месте все более и более случайном. Новое время, с одной стороны, возводит

человека - за счет Бога, против Бога; с другой стороны, ... оно делает

человека частью природы, не отличающейся в принципе от животного и

растения. Научная картина мира стала правильнее, но человек, ... не ощущает

себя в этом мире как дома - так же как в нем не нашел своего прочного места

и Бог”, - пишет Гвардини[v]. В результате вселенная, природа и человек

приобрели вид механизма, все части которого идеально пригнаны друг к другу

и где нет ничего лишнего. Тайна становится только загадкой, которую можно и

нужно разгадать.

Возвращаясь к нашей теме, можно сказать, что теперь символ стал только

символизировать, намекать на образ, который в свою очередь все еще был

связан с первообразом - с непознаваемой сущностью “вещи в себе”. Но по-

детски простая гармония нарушена - созерцательный опыт афонских старцев,

родивший богословскую формулу “Имя Божие есть Бог”, и утверждающий единство

явления и являемого, тесную взаимосвязь мира ноуменального и

феноменального, познаваемость посредством символа символизируемого

становится абсурдным, бессмысленным и недоступным для восприятия.

Наше время - время Новейшей истории - характерно выходом на

историческую арену огромного количества человеческой массы, как безликой

стихийной силы. Особо ярко эти процессы проявились в начале века: “за все

12 веков своей истории, с VI по XIX, европейское население ни разу не

превысило 180 милл. А за время с 1800 по 1914 г. - достигло 460-ти”[vi].

“Масса - всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой

мерой, а ощущает таким же, “как и все”, - писал в 30-м году испанец Хосе

Ортега-и-Гассет, - и не только не удручен, но доволен собственной

неотличимостью, ... это те, кто плывет по течению и лишен ориентиров”[vii].

Развивая мысль Ортеги-и-Гассета, в 50-ых гг. Гвардини пишет: “Масса в

сегодняшнем смысле слова... это не множество неразвитых, но способных к

развитию отдельных существ; она с самого начала подчинена другой структуре:

нормирующему закону, образцом для которого служит функционирование машины.

Таковы даже самые развитые индивиды массы”. По мнению Гвардини, для

гигантских задач современного мира необходимы и соразмерные человеческие

ресурсы и новая организация общества: “Исчезает чувство собственного бытия

человека и неприкосновенность сферы “личного”..., слово “личность” выходит

из употребления, и его место занимает “лицо” (person)”[viii]. Свв. отцы

каппадокийцы во времена тринитарных споров сознательно отказались от

применения термина “persona”, который уже тогда обозначал “ скорее внешний

вид индивида, обличие, наружность, маску (“личину”), или роль актера”[ix].

Тип гения, героя Нового времени исчез; серая масса, средний уровень,

посредственность стали диктовать обществу свои условия. “Особенность нашего

времени, - писал Ортега-и-Гассет, - в том, что заурядные души, не

обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое

право на нее и навязывают ее всем и всюду”[x].

Масса как социальная единица создает и свой массовый социум -

агрессивную к любой инаковости массовую культуру (МК). Если высшие

совершенные примеры человеческого общежития и плоды жизнедеятельности духа

были созданы в Средние века как форма служения Творцу, а достижения Нового

времени всегда отталкивались от личностного, пусть секулярного, но

творчества, то в рамках МК творчество приобретает характер конвейерности,

серийности, универсальности. Культура как таковая, возникшая в Новое время

в качестве “самостоятельного человеческого созидания, противостоящего Богу

и Откровению”, в силу автономного развития, при обращении к массам

неизбежно рассчитана на “одинаковых людей, с простыми, алгоритмизующимися

потребностями, которые так просто и удобно удовлетворять конвейеру”[xi], -

пишет в сборнике эссе “Вавилонская башня” А. Генис. Закон перехода

количества в качество для культуры применим со знаком “минус”: при

количественном росте снижается качество. “Нет такой хорошей вещи, чтобы в

соединении со словом “много” она не делалась невыносимой”, - писал о. Павел

Флоренский[xii]. В идеальном обществе - в Церкви понятие множественности

отсутствует, ее место занимает единство (“единые уста, едино сердце”,

Литургия св. И. Златоуста) без потери личностного своеобразия по образу

Пресв. Троицы. Творчество всегда личностно. В Символе веры Господь, высшая

абсолютная Личность, назван Творцом (греч. - Поэтос). В МК вследствие

отсутствия личности отсутствует и творческий процесс - “массовый человек не

созидает, даже если возможности и силы его огромны”[xiii].

Поп-образ - всегда удобоваримый суррогат, приспособленный к массовому

потреблению, ориентированный на возможности и потребности среднего

обывателя, а значит и на коммерческий успех. Масскульт начисто лишен какой-

либо глубины, подтекста, он всегда скользит по поверхности, он на виду весь

в каждый момент времени.

Яркий пример - это “фабрика грез” Голливуд, центр мировой МК,

тиражирующий свои образы на весь мир в бесчисленных экземплярах.

Общеизвестно, что секрет процветания Голливуда - изначальная ориентация на

массу, Голливуд - раб толпы. Мифы Голливуда создаются не сценаристами и

режиссерами, а вырастают из массового подсознания и на него же и

рассчитаны. Так родились и поп-религия, по выражению А. Гениса “метафизика

для бедных”, и поп-искусство с бесконечным числом суперменов, бэтменов, НЛО

и инопланетян, бондов и шварцнеггеров разного калибра. Свои типажи-образы

масс-медиа черпает из нижнего слоя общественного сознания - это “суеверия и

приметы, обряды и ритуалы, слухи и легенды” оттуда они перекачевывают в

“комиксы, кинобоевики, телесериалы, бульварную прессу, витрины, гороскопы,

видеоклипы, рекламу”[xiv], еще более укрепляясь в сознании обывателя уже в

качестве догмы. В основном идет эксплуатация низших инстинктивных сторон

человеческой природы. В этом причина ее успеха - МК охватывает то общее,

что есть у всех нас - это “коллективное бессознательное” Юнга;

“подсознание” Фрейда; “человека подполья” Достоевского; нижний уровень

нашей души, который о. Александр (Ельчанинов) характеризовал, как

“глубокие, старые пласты, сливающиеся с родовыми и общечеловеческими, -

основные, глубокие грехи, от которых как смрадные испарения, поднимаются

богохульные мысли, побуждения, всякая нечистота, чудовищные

извращения”[xv]; и, наконец, это тот “естественный человек”, который по

природе хорош по мысли прсветителей типа Ж.-Ж. Руссо.

В борьбе с темными бессознательными участками души проходит вся жизнь

христианина, цель которой полное самосознание, просвещение благодатным

светом всего человечества без остатка. Именно поэтому естественным страхом

перед потерей сознания и воли проникнуты вечерние молитвы, подготавливающие

человека к отходу в неизвестный, часто опасный мир (напр.: “... Неосужденна

ныне сном уснути сотвори, и без мечтания, и несмущен помысл раба Твоего

соблюди, и всю сатанину детель отжени от мене, и просвети ми разумные очи

сердечные, да не усну в смерть...”, Молитва 4-ая). “Свято место пусто не

бывает” и то, что не принадлежит человеку, неизбежно отходит в мир хаоса,

где царствует энтропия. Власть, принадлежащая нам, но нами отвергаемая,

попадает в руки “мироправителей мира сего..., духов злобы поднебесных”

(Еф. 6: 12) - духовных существ, живущих в нашем падшем мире.

Одним из главных инструментов МК является создание имиджа, выражаясь

языком маркетинга - паблик релейшенз (public relaitions), позиционирование

товара (а товаром м.б. все) в общественном сознании. Что само по себе

этически нейтрально и даже необходимо потребителям. Но этикетка, лейбл,

торговая марка громогласно (и чем громче, тем удачнее) заявляет о своей

значимости и престижности уже помимо сути, в не зависимости от нее, “важен

не продукт, а упаковка, не сущность, а имидж”[xvi], - пишет А. Генис. И это

давление ощущаем мы все, когда пытаемся сориентироваться как среди товаров

и услуг, так и при определении отношения к какому-либо явлению МК.

Интересно, что один из хитов 80-х, посвященный MTV так и назывался -

“Деньги за ничто” (“Money for nothing”, гр. “Dire Straits”).

Наш век можно назвать веком “словарной инфляции”. Образ, призванный

отражать окружающую реальность, последовательно деградировал от ее

извращения до пустого звука, за которым отсутствует реально существующий

ноуменальный первообраз: “образ становится все более, а реальность все

менее важной. Если сначала он стремится копировать натуру, то в конце

обходится без нее вовсе: образ “съедает действительность”[xvii]. Об

опасности отчуждения символа от символизируемого говорил и о. Павел

Флоренский: “Не только оживающий портрет (Гоголь) или отделившаяся тень

(Андерсен), но и материализовавшаяся схема науки,... или общественного

класса, самоопределившись, могут присосаться к жизни и душить ее”.

Необходимо “особым усилием все время держаться сразу и при символе и при

символизируемом... Право на символотворчество принадлежит лишь тому, кто

трезвенной мыслью и жезлом железным пасет творимые образы на жизненных

пажитях своего духа”[xviii] (sic!).

Ложные символы, симулирующие реальность, есть “безгласные идолы” (1Кор.

12: 2), которые “в мире ничто” (1Кор. 8: 4). МК вольно или невольно

направлена на создание обстановки именно религиозного благоговения перед

своим объектом, будь то поп-звезда или торговая марка. Самодовлеющие

образы, вымышленные логосы как гоголевский Нос живут своей жизнью,

паразитируют на своих жертвах, подпитываясь их энергетикой.

Особо остро стоит проблема дезинтеграции мировосприятия: и символ, и

имидж существуют без какой-либо четкой взаимосвязи с сущностью предмета, а

зачастую или просто прикрывают пустоту, или рождают новую, виртуальную

“реальность”. Действительности больше нет, происходит ее удваивание и

человек оказывается в призрачном мире фантазмов. Достаточно вспомнить

бесконечные “мыльные оперы” и виртуальные компьютерные миры, заменяющие

действительность, порционально симулирующие ее в определенные часы, которые

становятся единственно важным временем суток для своих жертв.

Героями эпохи стали не поэты и мистики, прооникающие в глубины бытия, а

актеры, скользящие по поверхности мира, примеряющие к себе то эту, то

другую личину. Почему-то именно к ним идут за помощью, советом, примером;

их лица не сходят с обложек журналов и с экранов TV, их имена у всех на

слуху, их жизнь - предмет непрестанного спекулятивного обсуждения. Это ли

не свидетельство культа звезды, навязываемого продюссерами и средствами

массовой информации (СМИ)? Ведь большая известность - это всегда большие

деньги.

Одно из самых страшных свидетельств современности - прорастание

мифологических образов СМИ в эзотерических религиях, которых только в США

насчитывается свыше двух тысяч. Современному человеку гораздо легче

общаться с инопланетянами и мечтать о полете на UFO к божеству, тем более,

что именно такой TV “реальностью” он окружен с пеленок. Результат

трагический - исковерканная психика, сектанская психология в лучшем случае,

в худшем - это массовое самоубийство для встречи с внеземной “божественной”

цивилизацией, как это произошло с сектой “Врата рая”, в полном составе

отправившейся навстречу комете Хейла-Боппа.

То же происходит и в мире поп- и рок-музыки, с той разницей, что поп-

музыка ориентирована на сытое благоденствие, а рок на разрушительный

протест. Рок живее, чувствительней к несправедливости мира, но его

жизненные, часто ницшеанские, установки на вседозволенность и стремление

охватить высоту жизни и глубину падения (девиз Моррисона), прожить быструю

и яркую жизнь (по словам Гребенщикова - “жить быстро, умереть молодым”)

несомненно опасней. Ангел Лаодикийской Церкви, который “ни холоден ни

горяч” (Откр. 3: 14) - скорее поп-культура, рок - земная, а потому часто

демоническая музыка (по утверждению К. Кинчева). По свидетельству К.

Леонтьева его духовник-монах как-то заметил, что ложный свет бесовский -

отраженный и искаженный, но все же свет, исходящий от Богом созданного

духовного мира, а “современная Европа даже демонов не знает[xix]” - мир

вещизма лишен какой-либо духовности по своей природе. В наше время в

Церковь приходит больше неогрубевших горячих сердец именно из мятежного рок-

движения, чем из самодовольной пустышки поп-машины. Кстати, повсеместное

упрощение и огрубление музыки, которое мы наблюдаем, вызвано скудостью

внутреннего мира человека. Большинство наших современников не в силах

принять полифонического богатства образов, смыслов, символов, внутренних

переживаний и эмоций, запечатленного лучшими образцами классической музыки.

Такие люди тянутся скорее к более примитивным образцам, где в лучшем случае

есть один мотив, одна эмоция, один доступный смысл, лежащий на поверхности.

Поэтому так бережно относится Церковь к своему литургическому наследию, не

решаясь на упрощение в угоду времени, на реформирование для большей

доступности литургического сокровища, накопленного вековым молитвенным

опытом.

Один из способов противостояния агрессии МК - личностное, творческое и

талантливое отношение к окружающему миру, насколько бы пошл, бессмысленен и

ложен он не был.

По мнению А. Гениса, конфликт личности с “анонимной стихией массового

искусства” неизбежен. МК “поставляет готовые формы творцу, который их

переосмысливает, выворачивает, взрывает”. Здесь возможен “не союз с

массовым искусством, а антагонизм с ним, отчаянная война... Все лучшее в

современном искусстве питается живым конфликтом массового искусства с

творческой личностью. Без одной части этого уравнения не будет и другой:

либо содержание останется без формы, либо форма без содержания”[xx].

Ахматовское “когда б вы знали из какого сора растут цветы, не ведая стыда”

- об этом.

Надежду на децентрализацию, деурбанизацию и, в конечном счете, на

демассификацию подает всеобщая информатизация общества. Возможность

передавать и получать любую информацию в любое время и из любой точки

развязывает человеку руки, дает немыслимую ранее свободу и средства к

саморазвитию. Человек может самостоятельно подключаться к нужным

телевизионным (видео по заказу) или информационным (WWW) потокам.

Ориентации СМИ на большинство может прийти конец. Но во сей этой идиллии

существует одно “но” - типичная ситуация, когда возможно все, но не нужно

ничего. Греховные личностные ориентиры приводят к тому, что окружающий мир

рассматривается только как способ удовлетворения страстей и похотей. Уже

сейчас количество непристойностей во Всемирной Паутине в процентном

соотношении к полезной информации довольно велико.

Очевидно, что современный мир - самозамкнутая система, работающая на себя.

Новые достижения стимулируют рост запросов, а спрос рождает предложение и

так до бесконечности. Другой цели кроме самовоссоздания и саморазвития у

нынешнего мира нет это - Вавилонская башня в мировом масштабе, “суета и

томление духа” (Еккл. 1: 14). И всеобщая информатизация, упраздняющая

расстояние между людьми, вместо благой цели в обществе без твердых

нравственных идеалов может быть использована как средство создания

всеобъемлющей технократической цивилизации, сознательно противоставляющей

себя воле Бога. “Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное?

Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против

Христа Его... Живущий на небесах посмеется, Господь поругается им”, -

пророчествует о судьбе народов-богоборцев Давид (Пс. 2: 1, 2, 4).

Построение Вавилонской башни (Быт. 11: 1-9) было следствием

технологического развития цивилизации (вместо камней - кирпичи, вместо

извести - смола) без разделения труда, развитой денежной системы, успехов

практических и теоретических знаний такое грандиозное строительство было бы

невозможно. Новый технологический скачок мы переживаем и сейчас.

“Вавилонская башня - прообраз современного технократизма, с его

пренебрежительным отношением к человеку; она - символ антигуманной,

бессмысленной, самодовлеющей, мертвой механистичности”[xxi]. Естественно,

что такой мир без твердых основ и целей становится полем деятельности

демонов, здесь они хозяева, их ничто не сдерживает. Дьявольская личина с

первых же шагов поселилась в виртуальном компьютерном мире - одной из

передовых технологий масс-медиа (достаточно вспомнить откровенно

сатанинские игры Doom и Quake). Последняя новинка на рынке операционных

систем, над разработкой которой трудится уже более 10 тыс. человек носит

название I n f e r n o (ад, преисподняя). “В состав системы Inferno также

входят... язык программирования Limbo (в пер. с англ. преддверие ада),

коммуникационный протокол Styx (река смерти) и виртуальная машина Dis,

название которой, возможно, тоже имеет мрачное мифологическое

происхождение”[xxii]. Здесь комментарии, как говорится, излишни.

Православный христианин через Св. Предание - этот живительный поток,

идущий к нам через время и пространство от Христа и Его преемников - имеет

возможность почерпнуть огромный вековой опыт противостояния миру,

“истлевающему в обольстительных похотях” (Еф. 4: 22), предлагаемый нам

Церковью. Этот опыт помогает нам преодолеть все более увеличивающееся

расстояние между предметом и его образом и символом.

Символисты начала XX века (Андрей Белый, Вяч. Иванов и др.) в качестве

выхода из мировоззренческого кризиса предлагали возврат к

непосредственному, цельному, “детскому” миросозерцанию средневекового

человека. Этот возврат не есть регресс, но путь синтеза богатства

сегодняшних знаний и возможностей с когда-то отвергнутым духовным наследием

поколений является единственно верным. Безусловно, необходимо избегать

чрезмерной идеализации как Средневековья, так и любого другого времени,

т.к. это неизбежно ведет к механическому копированию в основном внешних

сторон жизни. Но в нашем багаже должно быть все мудрое и светлое, что когда-

либо знала история человека, в первую очередь это относится к Откровению и

опыту его постижения - Св. Преданию.

“Дух целомудрия” - целостного отношения к бытию, выражается в

трезвенном восприятии окружающей действительности, когда каждая часть мира

находится на своем месте и исполняет свое назначение. По учению Церкви,

Божественные имена (Благость, Любовь, Сила, Свет, Премудрость...) или Его

энергии, действования в мире - суть Сам Бог “вне Своей сущности”[xxiii],

“всецело присутствующий в каждом луче Своего Божества”[xxiv]. Познавая Бога

через изливающиеся на нас Божественные энергии, мы, по словам ап. Павла,

становимся “причастниками Божеского естества” (2 Пет. 1: 4), богами в

Едином Боге. Владение энергийным словарем, хотя бы только на понятийном

уровне, что уже немало, позволяет противостоять “ненавистной розни мира

сего” - расчленению бытия на составные несвязанные части. Если “Имя Божие

есть Бог”, то и символ, и образ накрепко прикованы к первообразу,

онтологически неразрывны с ним. И мир из бессмысленного набора атомов

преобразуется в стройный благолепный, Богом созданный храм, где все на

своих местах и нет ничего лишнего; храм, который “Им живет и движется”

(Деян. 17: 28) к намеченным целям - в Его Царство.

Аминь.

Примечания.

-----------------------

[i] Р. Гвардини. Конец нового времени// Вопросы философии 1990 №4; с. 134.

[ii] И. Бродский “Мои слова, я думаю, умрут...”, 1963. Сочинения в четырех

томах. Том 1. Сост. Г.Ф. Комаров, - Культурно-просветительское общество

“Пушкинский фонд”. Изд. “Третья волна” (Париж-Москва-Нью-Йорк), 1992, с.

293.

[iii] Оливье Клеман. Истоки. Богословие отцов Древней Церкви. Тексты и

комментарии. Перевод с французского. Изд. «Путь», М., 1994; с. 217 - 219.

[iv] Флоренский Павел, священник. Детям моим. Воспоминанья прошлых дней.

Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание/ Сост.: игумен

Андроник (Трубачев), М.С. Трубачева, Т.В. Флоренская, П.В. Флоренский.

Предисл. и комм. игумена Андроника (Трубачева). - М.: Моск. рабочий, 1992,

с. 494.

[v] Р. Гвардини. Указ. соч., с. 141.

[vi] Хосе Ортега-и-Гассет. Эстетика. Философия культуры/ Вступ. ст. Г.М.

Фридлендера; Сост. В.Е. Багно. - М.: Искусство, 1991, с. 313.

[vii] Там же, с. 310.

[viii] Р. Гвардини. Указ. соч., с. 145.

[ix] Вл. Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церкви.

Догматическое богословие. Изд. Центр «СЭИ»; с. 42.

[x] Хосе Ортега-и-Гассет. Указ. соч., с. 311.

[xi] Александр Генис. Вавилонская башня: искусство настоящего времени. /

Эссе. - М., “Независимая газета”, 1997, с. 69.

[xii] Флоренский Павел. Указ. соч., с. 148.

[xiii] Хосе Ортега-и-Гассет. Указ. соч., с. 313.

[xiv] Александр Генис. Указ. соч., с. 188.

[xv] Ельчанинов Александр, священник. Записи. Изд. Сретенского монастыря,

1996, с. 30.

[xvi] Александр Генис. Указ. соч., с. 106.

[xvii] Там же, с. 106.

[xviii] Флоренский Павел. Указ. соч., с. 454.

[xix] Константин Леонтьев о Владимире Соловьеве и эстетике жизни (По двум

письмам)// Начала. №2/1992. М., с. 60.

[xx] Александр Генис. Указ. соч., с. 76.

[xxi] Д. В. Щедровитский. Введение в Ветхий Завет, т. 1. Книга Бытия. М.:

“Теревинф”, 1994, с. 118.

[xxii] Lucent открывает для сетей врата ада.// Сети и системы связи №

4/1997. М., с. 10.

[xxiii] Вл. Лосский. Указ. соч., с. 58.

[xxiv] Там же.

|Горбунов Дмитрий Александрович |Тел.: дом. 742-92-92 (коммутатор |

| |5-88); раб.: 129-3622;-44; 332-4377 |