Суеверия, оккультизм и магия в представлениях современного человека
Суеверия, оккультизм и магия в представлениях современного человека
Кольцо змея
Белую лилию с розой,
С алою розой мы сочетаем.
Тайной пророческой грезой
Вечную метину мы обретаем.
Вещее слово скажите!
Жемчуг свой в чашу бросайте скорее!
Нашу голубку свяжите
Новыми кольцами древнего змея.
Владимир Соловьев, «Песня офитов»
ПОСЛЕДНИЕ КАТАРЫ погибли в пещере Сабарте уже в начале XIV века, когда
французский король и папа вовсю жгли на кострах тамплиеров. Как мы вскоре
увидим, новая совместная акция будет разыграна почти в точности по
альбигойским нотам. Истоки явной катарской ереси и вероятной ереси
тамплиерской затерялись в смутных веках, предшествовавших становлению
христианства. Но уже в учениях гностиков (от греческого гносис — познание)
и манихеев, смешавшихся на щедрой почве Александрии и Вавилона, где Запад и
Восток переплелись подобно змеям на жезле Гермеса — посланца богов, они
выбиваются на поверхность. Александрии с ее храмами всех религий,
бесчисленными сектами и философскими школами суждено было уподобиться
алхимическому горну, соединившему мистические устремления греков, иудеев и
египтян в фантастический сплав, легко поддающийся ковке и способный
отлиться в любую самую причудливую, форму. Когда же к гностическим и
манихейским учениям добавилось первоначальное христианство, раскаленная
масса напрочь разнесла огнеупорную кладку печи и устремилась наружу.
Алхимический метод проб и ошибок, причем без видимого посредства
«философского камня», привел к неожиданным последствиям. Вместо
долгожданной универсальной религии, которую готовы были принять не только
фараоны из эллинской династии Птолемеев, но и сменившие их цезари. Возникла
гремучая смесь вселенской ереси.
Отголоски взрыва, потрясшего христианство, мы различим не только в
квазинаучных построениях оккультизма, в учениях алхимиков, розенкрейцеров и
обрядной символике позднейших
масонов. Все без исключения области мистики, будь то альбигойский
ритуал, современное колдовское шоу или протонацистская мистика, несут на
себе выжженное клеймо герметического тигля, в котором клокотал и бился
неукротимый металл. Прежде чем взорвать хрупкие оболочки и растечься по
извивам неведомых русел, это «яйцо философов» пять веков вызревало в
Александрии — постоялом дворе ученых, мудрецов древнего мира. Гностики
взлелеяли идею вечной, невидимой и неизвестной сущности. Изначально не
способной к покою. Излучаясь и заполняя Вселенную, она творила реальности
бытия, терявшие свое совершенство по мере удаления от гипотетического
центра. Как и у прочих религиозных систем, у гностиков тоже была основная
триада. Олицетворенная абстрактными понятиями материи, демиурга и
искушения, она обнимала собой весь космос: человека, его историю и
окружающий мир. Высшие истечения, суть составные части и носители свойств
божества, назывались зонами. Распределенные на классы по символическим,
пифагорейским, законам чисел, они, подобно цветным стеклышкам в зеркалах
калейдоскопа, слагались в «плерому»—совершенный узор абсолюта, названного
«полнотой разума». Весьма характерно при этом, что гностический демиург,
или, согласно неоплатоникам, высшая сила, создавшая мир, считалась
последней и наименее совершенной эманацией такой «полноты». Отсюда присущая
миросоздателю полярность, равное сочетание света и тьмы, добра и зла, силы
и слабости. Человеческая душа рисовалась поэтому в образе пленника,
заключенного в узилище несовершенного сотканного из противоположных начал
мира. Страдающие, обремененные материей души; освободить лишь искупитель -
одна из высших ипостась божественного разума, мира и духа. Человечеству,
как творению этого духа, было предначертано порвать оковы земного,
вырваться из косного вещественного плена и вознестись к идеальной жизни.
Он и деление людей в соответствии с преобладанием в них материального или
духовного начала на классы, точнее — на касты, ибо границы мнились
изначально не нарушались. Земным существам предназначалось сгинуть во мраке
невежества, «психика предстояло возвыситься до постижения демиурга и лишь
«пневматики» — люди духа — могли узреть божественный свет. Отсюда и
трубадурская альба - песнь утреннего восхода и проснувшаяся сквозь времена
лучезарная нить: «Золотой рассвет», «Восход», «Лучезарная заря» т. д. Мы не
раз еще столкнемся» с этими символическими понятиями, как и с духовной
дискриминацией по отношении низшим кастам — порождениям) тьмы. Извращенные
толкователи, как известно, могут опорочить любую мысль. Само название
«катар», что значит по-гречески - «чистый», подразумевало духовность, но
подлинно чистимы, считались лишь «совершенно целиком отдавшие себя служению
идеалу. Впоследствии «чистыми» назовут себя люди, крайне далекие от
нравственного совершенства.
Набиравшему силу христианству пришлось вести ожесточенную борьбу с
религиозным движением гностиков, готовых с одинаковым усердием молиться
всем богам. К концу II столетия первоначальная яркость «плеромы» стала
понемногу бледнеть, образовавшийся было вакуум мгновенно заполнился
близкими к гностическим учениями неоплатонизма и манихейства. Таков был жар
бушующего в александрийском горне огня, напряжение распаленной ищущей
мысли.
Учение персидского невольника Мани, которого столь ревностно почитали
потом альбигойцы, явно недооценено историками. Оно пленяло умы и сердца
людей не столько своей экзотикой, сколько прячущейся за причудливыми
извивами мысли идеей универсальной связности всех проявлений бытия.
Манихейство наложило неизгладимый отпечаток на религиозные искания
европейцев, на их мировоззрение. Жадно вбиравшая все новые и новые
вероучения гностическая система, одновременно изощренно метафизичная и
варварски пышная, должна была распасться в силу одной лишь сложности, как
распадается, излучая свет, перегруженное нуклонами атомное ядро.
Присоединив к иудео-вавилонским и египетским воззрениям на посмертное
существование явно заимствованную из Индии идею вечного перерождения,
александрийские герметисты заложили взрывчатку в эклектическое строение,
возведённое усилиями гностиков — легендарного Симона Волхва и Меандра,
Церита и апостола Милленарийского. Но выстроенный с восточной роскошью
храм, тем не менее, уцелел и, когда после темного периода гностицизма в
Александрии возникла новая секта Василида, украсился очередными
пристройками. По сути дела это было уже не отдельное строение, а целый
город, с обособленными, но тесно примыкавшими друг к другу кварталами. Не
такой ли являлась и сама Александрия, собравшая пророков, мистиков и
чудотворцев со всего света?
Василию творчески переосмыслил идею 365 эонов или циклов творения,
называемых по-гречески «абраксакс». Цифровые значения букв, составляющих
это магическое слово, столь полюбившееся средневековым чернокнижникам дают
при их сложении 365. То же количество дней солнечного года получается при
умножении цифровых значений букв в имени персидского бога Митры — Miethras,
и в галльском названии солнца — Belenos, и в грозном имени Baal Древнего
Вавилона. Арифметические упражнения василидиан, продолжавшиеся с большим
или меньшим успехом на протяжении всей истории, вернули абстрактной идее
верховного бога первоначальный астрономический, а точнее, солярный
(солнечный) смысл, вновь уравняв утонченную теологию христианства с
эзотерическими учениями язычества. Как и Симон Волхв — его крылатый образ
запечатлен на старинных скульптурах и фресках,— Василид не гнушался
колдовством и «цирковыми» эффектами, что ничуть не мешало ему развивать
полярную доктрину гностиков. Вслед за древнеиранским пророком Заратуштрой
он учил, что материю — средоточие зла — истребит очистительное пламя, а
люди духа, достигнув совершенной зрелости, возвратятся к своему
первобытному естеству и вознесутся в блаженные сферы «полноты разума».
Отсюда и герметический принцип: «В огне обновляется природа». По иронии
судьбы инквизиция впоследствии зажгла костры для очищения еретических душ,
а не ради обновления материи.
От секты василидиан отпочковались офиты, назвавшие себя по имени змея,
искусившего человеческую праматерь и даровавшего людям плод познания. Так
был сделан существенный вклад в фундамент сатанинского храма. Дело офитов с
успехом продолжили каиниты, провозгласившие Каина, убившего брата Авеля
(символ слепой веры, по их воззрениям) первым гностиком, наказанным богом
Яхве. Противники всяческого церковного закона — антитактиты — ополчились
уже против любой религии, прославляющей бога-творца, а первые нудисты —
адамиты, объявив брак «плодом греха» и, сбросив одежды, провозгласили
свободу любви, так сказать «сексуальную революцию».
В Амстердаме есть гравюра XVII века на которой были изображены
ухмыляющиеся национальные гвардейцы, разгоняющие алебардами толпы
обнаженных фанатиков, заполнивших улицы голландской столицы.
Ничто, как мы видим, не проходит бесследно, любой спектакль
промелькнувший на мировых подмостках, находит в грядущем новых режиссеров-
постановщиков.
Масонские ложи, особенно те, что, возникли под влиянием Калиостро,
беззастенчиво переняли церемонии гностиков-иезуитов, обставлявших свои
обряды фантасмагорическими сценами, в которых участвовала женщина,
загримированная под греческую богиню Цереру или египетскую Исиду. Она
являлась из тьмы в звездном венце, с солнечным диском на темени и лунным
серпом у ног.
На гностических инталиях, хранящихся во многих музеях мира можно
видеть чуть ли не все позднейшие эмблемы алхимиков и «вольных каменщиков»;
змею, кусающую собственный хвост: астральных богинь: скрещенные циркули и
наугольник. Но вернемся к манихеям — предшественникам альбигойцев.
О подробностях жизни пророка Мани почти нет достоверных сведений, но
легенда, как водится, с лихвой заполнила зияющие провалы. Он родился, по
видимому, около 210 года н.э. в Ктесифоне, в сельце сектантов -
«крестильников», примыкавших к гностическим общинам мандеев. Воспитанный в
атмосфере мистики и фанатизма. Мани рано познакомился с экзотерическими
учениями, принимал участие в таинствах Митры и даже какое-то время был
христианским пресвитером. Черпая понемногу из различных источников, он
выработал свою христианско-гностическую доктрину и под именем Параклеита
начал проповедовать начал проповедовать новое учение при дворе персидского
царя Спора, точнее Шапура Первого. Трудно сказать насколько успешна была
миссионерская деятельность Мани. Известно лишь, что он обошел многие
города и страны, добрался до границ Индии и Китая, где познакомился с
даосами и буддийскими монахами. Скорее всего, именно в этот насыщенный
активной деятельностью период он угодил в рабство, откуда его выкупила
какая-то богатая вдова. Этот, возможно, вымышленный факт биографии так
подействовал на воображение последователей, что они прозвали своего пророка
«сыном вдовы». Вскоре так стали называться и сами секстанты. На какое-то
время Мани совершенно исчез из их поля зрения и, удалившись в пещеру,
питался одной травой. В конце царствования Шапура Первого он вновь
возвратился, в Персию, где в марте 27' был распят по наущению местных
магов. Впрочем, есть повод считать, что казнь прошла несколькими годами
позднее при Ваграме Первом. Как ни было, но последний эпизод биографии
принес мятежному проповеднику желанный ореол.
«Сыну вдовы» приписывают несколько религиозных трактатов, к сожалению
уцелевших лишь в отрывках и пересказах недругов. Наибольшей популярностью у
манихеев пользовались «Книга гигантов» и «Шахнуракано», в которых Мани
изложил, причем весьма непоследовательно, свои космогонические
представления. Так возникает вынужденное смешение частиц добра с
беспросветным истечением адской бездны. Именно смешение, потому что свет по
своей исконной природе никому не может причинить никакого вреда. Он
способен лишь парализовать смрадное и губительное дыхание тьмы присутствием
в стане врага. Вот почему, ограждая доброе и разрушая злое начало,
светоносные элементы продолжают лететь во тьму. В многочисленных
«Посланиях» Мани древнейшая зороастрийская концепция о борьбе Агурамазды и
Анхра-Майнью обрастает ярко выраженной «александрийской» плотью. «Книга
схолий» епископа Теодора вар Хони сообщает умозрительной космогонии
манихеев необходимую конкретику. Область света, оказывается, обнимает пять
основных средоточий василидианских эонов. Это «чертоги» — источники
благоуханного воздуха, прохладного ветра, ясного света, живительного тепла
и чистой воды. Им противостоят скопища полярных эонов бездны. Добро, таким
образом, персонифицируется разумом, знанием, мыслью, рассудком и волей, зло
— прямо противоположными качествами. На таких основах выстраивается
причудливое, слепленное из произвольных фрагментов «откровение от вдовьего
сына». В противоборстве основных сил некий первичный «Отец величия»
порождает «Матерь мира», которая производит первого человека, а он в свою
очередь — пятерых сыновей. Поглощенные истечениями бездны, плененные мраком
невежества, первочеловек и его сыны продолжают вести войну с адскими
силами. Семь раз — совершенное пифагорейское число — взывают они к Отцу,
который исцеляет их разум от яда и посылает на помощь «Животворящий дух» с
его пятью чадами. В очередной битве на стороне добра, таким образом,
принимают участие уже две «команды», и она заканчивается освобождением
первого человека, хотя сыновья его все еще остаются в плену. «Пятерка» духа
между тем занимается активным миросозиданием. Поубивав сынов мрака —
архонтов — и содрав с них кожу, они дали «Матери мира» материал для
построения небес. «Простирай небо, яко кожу»,— поется в одном из псалмов.
Вскоре усилиями духа на этом небе первобытных преданий запылало солнце,
появились звезды и луна. Потом родились реальные стихии — воздух, вода и
огонь.
Вспомним в этой связи египетскую богиню Нут, чье изогнутое аркой тело
сделалось усыпанной звездами твердью. По сравнению с Ветхим заветом и
александрийскими гностическими системами космогония Мани, конечно же,
выглядела достаточно неуклюже, что, однако, не отпугнуло иных
интеллектуалов, взращенных на учениях античных философов. Не станем поэтому
особенно удивляться тому, что даже такой откровенно восточной ереси удалось
столь широко распространиться на Западе, причем сразу же после победы
христианства над гностицизмом. Впрочем, едва ли здесь можно говорить о
победе, по крайней мере, о полной. Рассеянный, но не сдавшийся противник
ушел в подполье. На протяжении всей истории церкви гностические ереси
давали знать о себе волнами народного гнева. При феодализме, когда во всех
сферах духовной жизни господствовала религия, еретические учения сделались
религиозной формой выражения непримиримых классовых противоречий. Нередко
они становились идеологическим знаменем социальных движений, направленных
против существующего строя, поддерживаемого церковью. Ереси получили
распространение в крестьянской среде и некоторых городах, где охватили не
только широкие слои бюргерства, но и часть дворянства.
Гностический Иисус возвысил Адама, дав вкусить ему от «древа жизни»,
дабы уразумел человек беспросветность окружающего его мрака и увидел
дорогу к спасению.
Отсюда и основополагающие принципы манихейства: защита души от всякой
телесной скверны, самоотречение и воздержание, постепенное преодоление пут
материи и окончательное освобождение заключенной в человеке божественной
сущности. Здесь, как мы видим, Мани вплотную приблизился к индо-буддийским
представлениям о конечном слиянии освобожденной души с абсолютом.
Столь же сходны с буддийскими и налагаемые на манихеев запреты: мясо,
вино, чувственные удовольствия и т. п. Конечно, как и в других религиях, у
«сынов вдовы» был собственный внутренний круг. Поэтому внешне громоздкий и
варварски фантастичный космогонический миф может иметь и другое, более
утонченное, предназначенное для посвященных истолкование. «Матерь мира»
толкуется в этом случае уже как «душа мира», как первобытная мысль
высшего существа, как небесная софия александрийских гностиков. Она слишком
чиста и бесплотна, чтобы непосредственно соприкоснуться с материей, и
потому посылает на борьбу с тьмой свою эманацию в образе первого человека.
Когда же у него недостает сил для победы в смертельной схватке, на помощь
приходит искупитель, животворящий дух, освобождающий мысль от материального
плена. Но даже в таком «облагороженном» виде в манихействе явственно
проглядывает солнечный культ с его экстатическими мистериями в честь Митры.
Подобно тому, как буддийские монахи образом жизни и строгостью запретов
отличались от простых прихожан, последователи Мани делились на два резко
разделенных класса: «избранных» и «слушателей». Последние только
обязывались воздерживаться от идолопоклонства, лжи, волхвования и пролития
крови, тогда как жизнь «избранных» была опутана бесчисленными табу.
В соответствии с идеей полного отражения друг в друге законов земли и
неба община «избранных» строилась на принципе пятиступенчатой иерархической
пирамиды. На вершине находились «учители кротости», затем шли «сыны
видения» — епископы, «сыны разума» — пресвитеры, «сыны тайны» и аудиторы.
Августин называет 12 учителей и 72 епископа, остальных «избранных» было
также не очень много.
Культ манихеев отличался строгостью, простотой и состоял в основном из
молитв и песнопений. Это существенно облегчало тайное распространение
религии. Основная мистерия «сынов вдовы» посвящалась распятому вероучителю
и приходилась на март. Позднее, уже под влиянием христианского культа, они
справляли обряды, похожие на крещение и причащение, что еще более помогло
им приспособиться к обрядам официальной церкви.
Сектанты, спаянные строгой дисциплиной и тайными ритуалами, выступали
под знаменем изначального христианства, которое будто бы хотели
восстановить во всей его первобытной чистоте. Но римская церковь сразу же
ополчилась на раскольников, пришедших из ненавистной Персии. Кодекс,
принятый при римском императоре Феодосии Первом (379—395), наполнен
многочисленными законами против манихеев, которых преследовали по всей
империи. В конце IV века «сыны вдовы» появились в Испании и на севере
Африки. При матери византийского императора Анастасия Первого (491—518),
покровительствовавшей сектантам, манихеи распространились по всей Византии,
но последовавшие вскоре гонения заставили их уйти в подполье.
Переменив название и эмблематический язык, они покинули насиженные
места и, как некогда Мани в пещере, исчезли с глаз сильных мира сего.
Пройдут века, прежде чем в Болгарии, а затем и в Чехии появятся неведомо
откуда пришедшие богомилы — духовные предшественники катаров. Эти
наследники павликиан понесут манихейскую epecь в Ломбардию и Прованс.
Разрушение Рима и основание града небесного», как о том занудливо
говориться в Апокалипсисе, были тайной целью. Проповедники зажгли искры,
которые вспыхну через века и разгорелись вселенским пожаром. Их вещее
пророчество было подхвачено другими, расчистившими путь Реформации.
«Совершенные» альбигойцы бесстрашно шли на муки, не смея, од осквернить
себя прикосновением к оружию. Зато чешские риты смело взялись за мечи и
алебарды, когда «силы тьмы в образе инквизиторов и кнехтов «Священной
Римской империи» двинулись на них закованной в холодную сталь волной.
В XI веке ересь патаренов - разновидность богомильства - завоевывает
Италию, альбигойцы овладевают Аквитанией, зачарованной их «наукой», в
Орлеане и Флуа тоже возникают манихейские секты.
Очевидное торжество манихейства нельзя, однако, рассматривать как
очередную победу над Западом. В конце христианство тоже было привнесено в
Рим из восточных пределов империи, а учение о «сыне вдовы» вобрало в себя
космологические представления восточных натурфилософов. Противопоставления
Востока Западу и, обособление христианства изначально бессмысленно.
Главное это подготовленная к приятию его религиозная почва Вавилона, а
затем и Европы. Разве сама католическая церковь, рассматривавшая мир как
арену непрерывной борьбы бога с дьяволом, не способствовала развитию
дуализма? Разве аскетическая мораль, монашество и возникшие на святой земле
ордены не проложили дорогу одетым в черные рубища «совершенным»? Для
простого народа катары ничем не отличались от госпитальерских эмиссаров, от
нищенствующих монахов, несущих в массы незамутненное слово господне. Не
только неграмотные крестьяне, но и католические епископы, торгующие
индульгенциями и церковными должностями, не усматривали на первых порах
ничего экзотического в новой секте. Кто только не прошел по мощенным еще
римлянами дорогам Европы? Арнольдисты, вальденсы. теперь патарены.
павлипиане, катары — несть числа. Тем более что манихеи всюду проповедовали
простые, набившие оскомину истины: любовь к ближнему, аскетизм,
христианскую добродетель. Завербованного в секту неофита неторопливо и
осторожно увлекали все дальше от догматов папской церкви. Манихейские
таинства преследовали две цели: незаметно изменить стереотипные привычки и
мировоззрение новичка, а затем научить его условному языку манихеев,
требовавшему кропотливого и долгого обучения под руководством наставника.
Далеко не каждый допускался до этой ступени. Те, которые «возвращаясь
назад», так и оставались в лоне католичества, не вкусив новых таинств.
Добрые христиане и искренние сторонники «реформ», «чистоты», «упрощения»,
они шли на костер, даже не подозревая об истинной сущности инкриминируемой
им ереси. Так было, например, в Орлеане, где в 1022 году с первыми катарами
взошли на костер и их искренние приверженцы. Однако лишь «совершенные»
знали, что за разговорами о церковной реформе скрывается идея совершенно
иной, противостоящей католичеству, церкви. К XII веку в Европе уже
сформировались иерархические общины со своими епископами и даже папой,
истинным «викарием Петра», который, согласно некоторым источникам,
скрывался где-то в Боснии. Соединив полярности католицизма и манихейства,
христианский дуализм Запада с зороастрийским дуализмом Востока, катарское
учение окончательно уравняло в правах бога света, управлявшего невидимым
миром, с богом тьмы, царившим в мире видимом.
Полонив ангелов — носителей света и заключив их в темницы плоти,
Люцифер — сын темного бога — ведет борьбу с ветхозаветным Яхве, окруженным
пророками с Моисеем во главе и эфирными созданиями — Иисусом, Марией,
Иосифом, евангелистом Иоанном и прочими ангелами, принявшими человеческий
облик.
Победив орудие «князя тьмы», Иоанна Крестителя (не библейского Иоанна)
Иисус открыл через обряд духовного крещения дорогу к освобождению скованным
цепями плоти ангелам света и возвестил тем самым новую эру. Борьба света и
тьмы закончится полнейшим раскрепощением светлого начала и обособлением
обоих царств. Не вдаваясь в тонкости катарского вероучения, противоречивого
и по-разному трактуемого той или иной сектой, отметим лишь роль, которую
оно отводит Люциферу (Сатанаилу у богомилов) в мировом процессе.
Дьявол не только признается могущественной и равной богу силой, но и
его диалектической противоположностью, необходимой для самого существования
Вселенной. Мысль эта не исчезнет и не забудется, но станет некой
философской основой для утверждения люциферского культа. Однако какою
ценой! Крестовый поход против альбигойцев, инквизиционные судилища в
Испании, Фландрии и Германии огнем и мечом искоренят катарскую ересь и
вместе с тем обессмертят дуалистический сатанизм. О катарах, которые
почитали за смертный грех убийство не только человека, но и животного (за
исключением змеи), станут говорить как о кровожадных разбойниках.
Проповедовавших суровый аскетизм и половое воздержание «совершенных»
обвинят в разнузданном разврате и всяческих гнусностях. Но главное, что
поставит им в вину инквизиция, направляемая мрачными фанатиками вроде
Конрада Марбургского или Роберта Болгарина будет, конечно, служение
дьяволу. В дело пойдет полный набор мерзостей: совокупление с демонами и
оргии в альбигойских церквах, каннибальство и осквернение святынь, кровь,
зажаренные младенцы — словом все то, что не раз встретите в следственных
протоколах приговорах, освященных именем божьим.
И странное дело — клевета то окажется поразительно живучей. Измышлениям
изуверов и палачей суждено передаваться и поколения в поколение, переходить
от святош к погромщикам скрепляя страшной печатью чистейший миф.
Уже в наше время поставят по всей земле памятники безвинным мученикам,
отдавшим жизнь за убеждения и веру, какой бы она ни была, но не развеется
сгусток помоев, которыми обливали прежде чем отнять жизнь, узников
инквизиции в различных формах.
То здесь, то там пробьются из могил, отравят источник, замутят
родниковую воду человеческой памяти.
Молот ведьм
ЖРЕЦ И ЖРИЦА, колдун и ведьма — вот ключевые фигуры «Искусства»,
главные действующие лица магического круга. На эту неизменную арену они
выходят то поодиночке, то вместе и ведут свою партию при пустом либо,
напротив, набитом притихшими зрителями зале. Впрочем, театр никогда не
бывает по-настоящему пуст. Его заполняют невидимые духи, ради и с помощью
которых разыгрывается магическое действо, будь то сольный номер или дуэт.
Хронология властно втягивает нас в ренессансный период, когда Европу
захлестнула волна чародейства, докатившаяся и до новых времен, а костры, на
которых жгли ведьм, пылали с особой яростью. У «культуры внутри культуры»,
у «теневой цивилизации» колдовских пещер, повторяю, собственная хронология.
Альфред Леманн в «Иллюстрированной истории суеверий и волшебства» особо
выделяет XIII век, когда, по его мнению, произошла "полная и внезапная
перемена в отношении церкви” к самой возможности чародейства. Такая ли
полная?
Основные вехи «Черного Искусства» — института тайного, схороненного в
подземельях,— зачастую удается разглядеть лишь в отраженном свете церковной
истории. «Ведомство света» не только освещает антипод, хотя бы огнями
костров, но и побуждает его к активности. Эволюция магии и дьяволизма
неотделима от эволюции церковных представлений о сем жгучем в полном смысле
слова вопросе. Поэтому, если до отмеченного Ломанном рубежа церковь сжигала
в основном еретиков, а затем вдруг принялась и за колдунов.
Что случилось с католической церковью на переломе эпох, если она,
пребывая на вершине могущества, с такой яростью ополчилась на дьявола и его
прислужников? Ужель вправду воскрес козлоногий рогатый Пан, а некогда
загнанные в чащобы милые нимфы полчищами ведьм вернулись в опустошенные
чумой и неурожаями села и города? Судя по «Молоту ведьм», вернулись:
«Истину можно вывести из слов Кассиана: «...У нечистых духов. без
сомнения, столько же занятий, сколько и у людей. Некоторые из них, которых
простой народ называет фавнами, лесными богами, а мы — призраками и
привидениями, бывают обольстители и шутники». Европейские народы вместе со
«светом с Востока» унаследовали и экзотические суеверия, которые пали
отнюдь не на стерильную почву. Собственное языческое наследие упорно
отстаивало свои позиции. Поэтому христианство прежде всего обрушилось на
местные верования, реликты которых по сей день сохранились в повседневной
жизни людей. Сущность конфликта легко понять. Церковь боролась на первых
порах не столько с верой в злых духов, сколько с их культом, потому что
язычникам свойственно поклоняться своим божествам. Злой дух значил для них
ничуть не меньше, чем добрый. Напротив, служение враждебно настроенным
силам требовало куда большего тщания и заботы. Их приходилось ублажать,
склоняя на свою сторону обильными жертвоприношениями и лестью, тогда как
заслужить благосклонность духов света казалось куда легче. Не случайно
культ темного начала разработан намного глубже, обстоятельнее, нежели
служение силам добра. С особой наглядностью это проявилось в ламаистской
форме буддизма, где тантрическая обрядность воскрешает самые устрашающие
волхвования древнейших времён. Заклинания, магические и бальные церемонии,
наполненные жертвенной кровью чаши из черепов — все это живые примеры
необычайной устойчивой колдовских ритуалов, соединявших человека с косным,
враждебным, затаившимся миром, который следовало сначала умилостивить, а
затем организовать. поставить себе на службу. Раннее христианство занимало
по отношению к злому началу половинчатую позицию. Фактически признав его
существование и введя это положение в категорически запрет служению
Сатане — в буквальном смысле слова «врагу христианской троицы. силы души
христианин должны посвятить одному богу.
Верить и не служить? Для я редкого сознания это было постижимо. Тем
более что церьковь ухитрилась воскресить зачастую крайне диковинные обычаи.
Голенького младенца пускали по течению. Если он ухитрялся не потонут то его
объявляли законным, в противном случае роженица рисковала прослыть шлюхой.
Или, заподозренным в ведовстве связывали крестом руки и ноги, после чего
несчастных бросали в воду. Если человек шел камнем на дно, его признавали
оправданным, ибо освященная вода не могла принять грешника.
Христианизируя наиболее чтимые народом языческие праздники и обычаи,
церковь невольно подпадала под воздействие магической ауры, приобщая к
своему арсеналу откровенно колдовские заговоры и заклинания. Тому есть тьма
примеров. Приведем один, наиболее наглядный. Вот как звучит старинный,
записанный в Трире заговор, с помощью которого крестьяне пытались исцелять
лошадей:
Христос раз ехал очень скоро,
Его молодая лошадь сломала себе
ногу,
Иисус сошел и исцелил ее:
Он приложил мозг к мозгу,
Кость к кости, мясо к мясу,
Затем прикрыл листом,
И все пришло в порядок.
Рекомендация дельная, с точки зрения костоправа, хотя случай с лошадью и не
был зафиксирован составителями евангелий. Обратимся поэтому к другому
источнику — заклинанию, приведенному в рукописи Х века, принадлежавшей
капитулу Мерзе-бургского собора:
Фол и Водан пошли в лес;
Там у бальдерова коня была сломана
нога,
Заговорила ее Зингунда, сестра ее Зунна,
Заговорила ее Фруа, сестра ее Фолла,
Заговорил ее Водан, так как он это умеет.
На сломанную кость, на кровь, на члены,—
С костью кость, с кровью кровь,
С членом член, склейте, как прежде.
Историческая преемственность здесь очевидна. Произошла лишь «смена
караула». Пантеон «Старшей Эдды» расступился перед новым .победоносным
божеством. «Подобным образом,—отмечает Леманн,— в течение всех средних
веков и до наших дней сохранилось в низших классах народа (вскоре мы
увидим, что и привилегированные классы не остались тут в стороне.) древнее
искусство чародейства, как европейского, так и азиатского происхождения;
только таким образом оно и могло сохраниться. так как церковь уже давно...
считала языческую магию за диавольскую и преследовала наравне с ересью.
Кстати, клерикальная элита решилась на это далеко не сразу. В
постановлении падерборнского синода. созванного в 785 году. сказано на сей
счет весьма категорично: Кто, ослепленный диаволом, подобно язычнику, будет
верить, что кто-либо может быть ведьмой - на основании этого подлежит
смертной казни.
Если бы этим реалистическим принципом руководствовались в течение
последующего тысячелетия! Сколько ущербных садистов он мог бы обуздать!
Сколько безвинных женщин были бы спасены от позора, нечеловеческих пыток и
мученической смерти!
Мы знаем, однако, что история церкви пошла по другому пути. Более того,
разве смысл и категоричный тон постановления не указывают на то, что
несчастных ведьм к тому времени уже сожгли предостаточно? И вновь возникает
вопрос: так ли уж внезапно совершился поворот в отношении церкви к колдунам
и ведьмам?
Несмотря на то что Карл Bеликий в свое время утвердит цитированное выше
постановление, придав ему силу закона, а на собрании церковных иерархов.
состоявшемся в 900 году, главы общин призывались к борьбе с вредными
суевериями насчет всякого рода сношений человека с демонами, веру в
чародейство равно разделяли и общество, и церковь. Об этом свидетельствуют
как многочисленные магические формулы, дошедшие до нас с тех времен, так и
зафиксированные в документах случаи преследования за колдовство. Речь,
таким образом, может идти о перевороте в церковном мышлении. Некоторые
думают, будто не существует никакого ведовства писал один из виднейших
авторитетов Фома Аквинский (1225 или 1226) - но церковь доказала обратное,
и демоны существуют.
Не приходится спорить: радикальный и, главное, резкий разрыв с
падерборнским постановлением здесь налицо. За одним, может быть,
исключением. Осуждая веру в чародейство, постановление тем не менее
содержит (ссылку на дьявола — первоисточник, движущее и юридическое
начало всех живописуемых Фомой - ужасов. Не следует также не принимать во
внимание половину тысячелетия, разделяющая высказывания. Это не наполненная
пустотой бездна, но исторический процесс, в течение которого постепенно
восторжествовала новая точка зрения на побочный, в сравнении с главным —
признание дьявола,— вопрос.
«Животный магнетизм, симпатическое лечение, магия, вещие сны, призраки,
видения — все явления, ветви одного ствола, и они дают непреложно-
достоверное свидетельство в пользу того, что есть связь мировых существ,
обусловленная совершенно иным порядком вещей, нежели природа, которая
имеет своей основой законы пространства, времени и причинности, тогда как
этот иной порядок глубже, исконнее и непосредственнее, и потому на него не
распространяются самые первые и общие (благодаря своему чисто формальному
характеру) законы природы, так что время и пространство больше не разделяют
индивидуумов, и как раз на эти формы опирающиеся разобщение и изоляция
индивидуумов не ставят уже неодолимой преграды сообщению мыслей и
непосредственному воздействию воли; значит, всякие изменения происходят
здесь совсем не обычным путем: не в силу физической причинности и не по
сцеплению ее звеньев, а вызываются просто волевым актом, на особый лад
проявленным и оттого получившим силу вне пределов индивидуума».
Здесь уже не то что дьявол, но и бог не упоминается как первопричина
всего сущего, однако при самом поверхностном анализе обнаруживается, что
столп немецкой идеалистической философии середины XIX века просто-таки не
продвинулся дальше средневекового теолога. Здесь то же признание магических
явлений, их над природной, высшей сущности, примат воли над материей. Тем
более что немецкий философ признает вне пространственный и вневременной
характер всего комплекса магических чудес. Заглавие основного
шопенгауэровского труда «Мир как воля и представление» без угрызений
совести могло быть принято и в XIII веке. И если Фома ссылается в таких
случаях на провидение божье, то у Шопенгауэра оно подразумевается,
присутствует в неявном виде. Вот и все различие за 600 лет. И какие это
были века! Насыщенные борьбой, революциями, взлетами человеческого гения и
взрывами воинствующего мракобесия, величайшими свершениями науки,
торжеством искусств и отчаянными пароксизмами реакции, сменой общественных
формаций и преемственностью учений, в том числе и заведомо ложных.
Последнее, кстати сказать, особенно интересно для исследователя
средневекового типа сознания. Если проследить непрерывную линию от Фомы
Аквинского до Шопенгауэра и современных спиритуалистов, то можно раз и
навсегда убедиться, что в «опыте духоведения» никаких изменений за это
время не произошло, равно как и в «опыте колдовства». Что ж, тем больше
оснований изучить этот несомненно богатый и поучительный опыт тупиковых
ветви. Едва ли можно сомневаться в том, что, меняя свою точку зрения на
ведовство, церковь лишь избирала иную тактику, более отвечающую ее
возросшей мощи и абсолютистским амбициям. Не следует забывать также, что
этот достаточно протяженный процесс протекал на фоне непрерывных и
возрастающих по масштабам преследований еретиков. Отстаивая первоначальную
мысль о том, что произошел «полный переворот» в общем понимании
чародейства, Леманн объяснял это влиянием мавританской магии:
«Благодаря крестовым походам и мавританским университетам в Испании
европейцы пришли в соприкосновение с арабами и, познакомившись с
естествознанием и магией, которые ревностно культивировались маврами,
развили эти науки еще далее».
Здесь нет места для полемики. Более высокий по сравнению с европейским
уровень арабской науки, а также изощренные приемы магии, искусство алхимии
и каббала сыграли заметную роль в истории народов христианской Европы. Но
это отнюдь не вскрывает причину «переворота». Что же касается очевидной
перемены тактики, то она целики и полностью была вызвана появлением
инквизиции. В 1274 году, как раз в год смерти Фомы Аквинского, состояла
первый широковещательный процесс над ведьмами, закончившийся костром.
Так фантом, завладевший людским сознанием и узаконенный в юридических
актах, обретает плоть, подвижность и власть. Тогда же стала обретать
отчетливые очертания и занимающая нас фантасмагорическая система,
получившая название оккультной науки.
Колдовское зелье, составленное из вавилонских заговоров,
александрийской теургии, арабской алхимии, еврейской каббалы, иранского
магизма и суеверных вымыслов, взращенных на пустырях сумеречного сознания
еще греками и римлянами, вскипело в адском котле и потекло через край.
Понадобился добавочный жар припасенных инквизиторами вязанок хвороста,
чтобы сплавить воедино столь разнородные ингредиенты. В известном смысле
это древнее варево клокочет и пенится по сей день, жадно вбирая в себя
отголоски вселенских мифов. И дабы не остыли угли в алхимическом горне,
чудовищные мехи неустанно подкачивают туда чумной воздух.
Экзорцизм в Лудене
БЕЛАЯ РОЗА стала пурпурной, когда Афродита наколола божественную ножку
острым шипом... Розы и пергамент, о которых упоминает Альфред де Виньи,
действительно были представлены в качестве вещественных доказательств на
суде, где в пособничестве дьяволу обвинялся Урбен Грандье, служитель
церкви.
Двести лет отделяют процесс, Жиля де Ре от не менее знаменитого дела
Урбена Грандье. Это не только бездна времени, но и новая историческая
эпоха, которую лишь школьник, начитавшийся романов Александра Дюма, мог
назвать «веком мушкета». Для нее куда больше подходит иной символ —
обложенный дровами столб. Географические открытия, мануфактуры, прогресс
науки и техники — это лишь одна сторона медали, а «охота за
ведьмами»—другая. На позолоченном аверсе летящий на всех парусах фрегат, на
закопченном реверсе — воронье вокруг эшафота. Не будем сворачивать корабль
с его победного курса. Наш путь проходит по теневым страницам истории...
«Как ни омерзительны подробности преследования, поднятого против колдовства
до XV столетия,— пишет в «Истории инквизиции» Г.-Ч. Ли,—они были только
прологом к слепым и безумным убийствам, наложившим позорное пятно на
следующее столетие и на половину XVII. Казалось, что сумасшествие охватило
христианский мир и что сатана мог радоваться поклонениям, которые
воздавались его могуществу, видя, как без конца возносил дым жертв,
свидетельствовавший о его торжестве над всемогущим. Протестанты и католики
соперничали в смертельной ярости. Уже больше не сжигали колдуний по
одиночке или парами, но десятками и сотнями». Общее число жертв этого
воистину дьявольского пира определяется в 9 или даже 10 миллионов человек.
«Что значат мучения одного распятого на кресте перед муками этих девяти
миллионов, сожженных во имя его и во славу святой троицы людей, которым
целые месяцы перед этим терзали тела и ломали кости!»— восклицает М.
Геннинг в монографическом исследовании, озаглавленном с предельной ясностью
— «Дьявол». В интересующем нас эпизоде дьявольские легионы проявили себя в
Лудене, близ старинного французского города Пуатье, избрав для массового
паломничества небольшой монастырь сестёр - урсулинок. Зная обстановку и
нравы женских обителей, удивляться здесь особенно не приходится.
«Неудовлетворенная жажда любви и материнства,— отмечал по этому поводу
академик С. Д. Сказкин в предисловии к роману Альфреда де Виньи «Сен-Мар»,—
превращенная в экстаз любви к небесному жениху, часто изливалась на отца-
духовника, единственного мужчину, появлявшегося в монастыре и принужденного
в силу своих обязанностей выслушивать тайную исповедь, блуждая по самым
интимным уголкам женской души. Дело принимало опасный оборот, когда таким
отцом оказывался блестящий, красивый и образованный священник».
Урбен Грандье полностью отвечал столь лестной характеристике.
Великолепный оратор, получивший основательную подготовку в иезуитской
коллегии в Бордо, он буквально завораживал собеседников своей речью. К
столь опасному красноречию следует присовокупить и эффектную внешность, и
надменную осанку, и относительную молодость — в разгар событий Грандье
минуло 42 года,— и тогда одержимость монашек получит самое простое и
совершенно естественное объяснение. К тому же блестящий служитель церкви
успел прослыть беззастенчивым ловеласом. Получив 27 лет от роду луденский
приход, он соблазнил совсем еще молоденькую дочь королевского прокурора
Тренкана, не составляла секрета и его связь с дочерью советника Рене де
Бру, с которой он даже тайно обвенчался, сыграв двойную роль: священника и
жениха. Одним словом, проказник в рясе был далеко не безгрешен по амурной
части. И если он действительно получил место духовника в луденской обители
которого так домогался, то вполне могла повториться история Мазетто из
Лампореккио (“Декамерон “, день III, новелла 1.) Ведь, как явствует из
аннотации оный Мазетто, «прикинувшись немым, поступает садовником в обитель
монахинь, которые соревнуются сойтись с ним». Грандье не нужно было
прикидываться требовалось лишь получить вожделенную должность, на которую
претендовал и его лютый враг отец Миньон. Собственно, в них, во врагах,
таилась основная интрига: в недоброжелателях, завистниках, оскорбленных
отцах, обманутых мужьях, осмеянных слугах господних.
Если же добавить сюда памфлет, в котором луденский попик осмелился
задеть самого кардинала Ришелье, то вмешательство дьявола в церковные дела
станет куда как ясно. Вольнодумца и гордеца следовало любыми способами
погубить, его погубили, когда представилась такая возможность.
Должность, была отдана все-таки Миньону. Враги Гиньона живо припомнили
подробности дела Гоффриди. Духовника урсулинок, сожженного в Эксе 20
апреля 1611 года. И прежде всего христову невесту Луизу, пухленькую
блондиночку, в которую вселился Вельзевул, ее бесстыдные телодвижения,
опасные горячечные речи. Отчего бы не повторить номер в Лудене? «Князь
магов» Гоффриди вполне мог воскреснуть в Грандье, чтобы вновь обратиться в
пепел. Начать решено было с наузы — заговоренной какой-нибудь вещицы или,
иными словами, хорошо известного всем колдунам и шаманам фокуса,
основанного на фанатичной вере в сглаз, порчу и прочие губительные чары. Не
найдя ничего лучшего, остановились на ветке с прекрасными белыми розами,
еще влажными от обильной росы. Ах, эти розы, превратившие Луция в осла, ах,
эти умилительные слезинки девственных голубиц.
Первой увидела перекинутую через ограду ветвь мать-настоятельница Анна
Де Занж. Едва она вдохнула аромат заговоренных цветов, как монастырский
сад, « котором так не хватало немого садовника, закружился у нее перед
глазами и горячий ток нестерпимого соблазна потряс ее существо. О том, что
случилось с почтенной настоятельницей далее, следственные протоколы
повествуют со свойственной инквизиторам натуралистичностью. Утонченный
стилист Альфред Де Виньи (устами старухи свидетельницы) делает это намного
изящнее: «...жалко было смотреть как она раздирала себя как выворачивала
ноги и руки, а потом вдруг сплетала их за спиной. Когда святой отец Лактанс
подошел к ней и произнес имя Урбена Грандье, изо рта у нее потекла пена и
она заговорила по-латыни, да так гладко, словно читала Библию: поэтому я
ничего как следует не поняла, только запомнила Urbanus magicus rosas
diabolica, а это значит, что колдун Урбен заворожил ее при помощи роз,
которые получил от лукавого. И правда, в ушах у нее и на шее показались
розы огненного цвета, и так от них несло серой, что судья закричал, чтобы
все заткнули носы и зажмурились, потому что вот-вот бесы вылезут».
Бесы эти вселялись во всех, кто только нюхнул злополучные розы. Вслед
за настоятельницей занедужили две сестры Ногарэ, затем порча обнаружилась в
хорошенькой монашке Сен-Аньес, дочери маркиза Делямот-Брасс, потом у Клер
Сазильи и пошло-поехало. Вскоре в обители не осталось почти ни одной
девушки, не затронутой одержимостью. Обрушившийся на скромный
провинциальный монастырь бесовский легион вел себя, как воинская часть,
завладевшая неприятельской крепостью. Насильники принуждали робких сестер и
послушниц выделывать невероятные вещи. Причем все одержимые воспламенились
страстью именно к Урбену Грандье, который являлся к ним по ночам, искушая
на сладостный грех, соблазняя на вечную погибель. Но бог силен! Находясь на
самом краю погибели, ни одна урсулинка не сорвалась в пропасть, что и было
надлежащим образом засвидетельствовано в ходе многократных экзорцизмов.
Сидевшие в девицах бесы вынуждены были подтвердить сей прискорбный для них,
но отрадный для Вечного света факт. В опытных руках экзорцистов адские
десантники вели себя уже не как оккупанты, но как военнопленные,
доставленные в неприятельский штаб на допрос. Вынужденный давать показания,
демон называл свое имя и чин в бесовском легионе, описывал собственную
наружность и тот сокровенный уголок в человеческом организме, который
непрошенно и так бесстыдно занимал.
Я отнюдь не передергиваю ради метафорической полноты, говоря о чинах. В
материалах луденского процесса так прямо и сказано — чин. Судя по всему,
засевшие в барышнях бесы внимательно проштудировали неоплатоника Дионисия
Ареопагита, разделившего в сочинении «Иерархии небесных сил» ангелов—а
демоны, или аггелы,— это те же ангелы, только отпавшие от бога,— на девять
чинов-разрядов. Во всяком случае, каждый твердо знал свое место в строю.
Настоятельница Дезанж, например, была одержима сразу семью захватчиками, из
которых Бегемот, Асмодей и Грезиль оказались происходящими из чина
«престолов», Изакарон, Амон и Балам — «властей». Левиафан — «серафимов».
Тело сестры Луизы Барбезье оккупировали двое: принадлежащий к
««господствам» Эазас, поселившийся под самым сердцем, и причисливший себя к
«силам» Карон, который свил гнездышко в центре лба. Хуже всех пришлось
дочери маркиза Сазильи. ибо в нее вселилась адская восьмерка: Забулон,
Нефтали, Элими, Враг Девы, Поллютион, Верин, Похоть и Бесконечный,
облюбовавший себе местечко под вторым ребром. У этого демона было еще одно
имя — Урбен Грандье, что сыграло в судьбе обвиняемого едва ли не самую
роковую роль. О том, как одно и то же лицо может пребывать одновременно под
ребром монашки и в церкви святого Петра, где служил наш герой, вопрос даже
не поднимался, ибо дьявол всесилен, вернее, почти всесилен, потому что и на
него есть управа. Экзорцисты изгоняли бесов из одержимых бедняжек, не зная
отдыха. И демоны поддавались, хоть и клялись не покидать облюбованных
местечек до скончания лет. В протоколах подробно записаны их показания по
части маршрутов для ретирад. Бегемот, например, перед тем как оставить
чрево игуменьи, в знак своего выхода обещался подбросить бедную Дезанж
вверх, что и было незамедлительно проделано. Изакарон, уходя из последнего
ребра, оставил ей сувенир в виде царапины на большом пальце левой руки,
сидевший во лбу Левиафан обозначил свой след кровавым крестом. И так было с
каждой: конвульсивные прыжки, корчи, судороги, царапины и кровоточащие
стигматы.
Жуткая игра, где заведомый обман становился самообманом, бред сгущался
в реальность чудовищного оговора, а истерия карикатурно, как в «Капричос»
Гойи, мешалась с фарсом. Когда изгоняемый из сестры Агнессы демон пообещал
сдернуть с головы королевского комиссара Лобардемона камилавку и держать
ее в воздухе, пока будут петь «Мизерере», присутствующими овладел
гомерический хохот, что, конечно, тоже было поставлено в вину Урбену
Грандье.
Слухи о непотребствах в луденской обители распространились далеко за
границы графства Пуатье. Вместе с экзорцистами, заклинавшими одержимых
монашек, в монастырь зачастили судебные исполнители.
Судьба галантного священника была предрешена. Формальное осуждение было
лишь вопросом техники, не более. Выживаемые из уютных норок «престолы» и
«власти» давали не только нужные показания, но и снабжали правосудие
уликами, поставляли необходимые документы.
Когда нажали как следует на главного беса Асмодея, полонившего
аббатису, тот не выдержал и продиктовал копию договора, заключенного между
ним и подследственным. Вот это изделие ограниченного ума и лютой злобы:
«Господин и владыка, признаю вас за своего бога и обещаю служить вам,
покуда живу, и от сей поры отрекаюсь от всех других, и от Иисуса Христа, и
Марии, и от всех святых небесных, и от апостолической римско-католической
церкви, и от всех деяний и молитв ее, которые могут быть совершаемы ради
меня, и обещаю поклоняться вам и служить вам не менее трех раз ежедневно, и
причинять сколь возможно более зла, и привлекать к совершению зла всех,
кого возможно, и от чистого сердца отрекаюсь от миропомазания и крещения, и
от всей благодати Иисуса Христа, и в случае, если восхочу обратиться, даю
вам власть над моим телом, и душою, и жизнью, как будто я получил ее от
вас, и навеки вам ее уступаю, не имея намерения в том раскаиваться.
Подписано кровью: «Урбен Грандье».
Место, назначенное для хранения подлинника, нам уже известно. Если кого
этот документ и изобличает, то лишь саму аббатису чей стиль косноязычен, а
мысль скудна. Ни Асмодея. ни изощренного ритора Грандье никак нельзя
заподозрить в такой невнятице.
Судей, естественно, это ничуть не смутило, и Урбен Грандье был приведен
к очной ставке со всеми девицами и засевшими в них аггелами. Переполох
поднялся чрезвычайный. Демоны заставляли урсулинок делать бесстыдные жесты
и радостно вопили их девственными устами: «Господин наш! Господин!»
Виновность подсудимого, таким образом, не вызывала сомнений. Лишь
добросовестность судей, желавших докопаться до каждой мелочи, удерживала их
от немедленного вынесения приговора.
Вовсе не помышляя всерьез о нелепом единоборстве с одержимыми
истеричками, Грандье — наивный мудрец! — надеялся поймать кого-нибудь из
них на вранье. Когда урсулинка Клер бросилась к нему с непристойной бранью,
он тут же начал се отчитывать, попросив позволения обратиться к бесу по-
гречески.
— Не смеешь! — возопил на это спрятанный в матери-настоятельнице злой
дух.— Изменник! Обманщик! Согласно заключенному договору, ты не смеешь
задавать вопросы по-гречески! Грандье слегка улыбнулся, готовясь обратить
внимание суда на столь явную несообразность, но сестра Клер опередила его
надменным выкриком: — Можешь говорить на любом языке, тебе ответят! Девушка
оказалась образованной. Первоначальный замысел расстроился, Грандье
смутился и умолк. Разумеется, это нисколько не повлияло на конечный исход,
потому что приговор был предрешен и, даже если бы демон Клер не знал по-
гречески, весы Фемиды все равно остались бы в заранее определенном
положении.
Но о внутреннем мире Грандье указанный эпизод говорит многое. Выдержав
льющуюся на него со всех сторон брань, хотя хулители продолжали именовать
его «владыкой» и «господином», он хладнокровно заметил: — Я не господин вам
и не ваш слуга. И вообще не могу понять, почему, величая владыкой, вы так и
рветесь схватить меня за горло?
Негодующие сестры вместо ответа на вполне резонный вопрос принялись
разуваться, обрушив на голову ревнителя логики град увесистых башмаков.
— Ну, демоны сами себя расковали! — издевательски рассмеялся узник,
утирая с рассеченного виска кровь.
Шутника увели в тюрьму. Приговор был вынесен 18 октября 1634 года.
Грандье отказался от исповеди и отвернул лицо от креста, который сунул
ему духовник-капуцин на месте казни.
Список используемой литературы.
1. Теофиль Готье «Кресты и могилы»
2. Декамерон
3. Кретьен де Труа «Клиженс»
4. «Легенда об Уленшпигале»
5. Вилье де Лиль Адан «Тайные воспомининия»
6. Гай Птроний Арбитр «Пир Трималхиона»
7. Валерий Брюсов «Числа»
8. Роберт Саути «Баллада о молодом человеке»
План:
Введение.
Кольцо змея.
Молот ведьм.
Экзорцизм в Лудене.
Список литературы.
Введение.
Данный реферат состоит из трёх глав.
В первой главе рассмотрена борьба различных ересей с христианством, во
второй производится «разбор полётов» христианской религии. В третьей главе
приводится пример конкретной борьбы человека со средневековой церковью.
